На заседании Научно-консультативного совета при Суде по интеллектуальным правам (далее – НКС при СИП), проходившем в Московском государственном юридическом университете им. О.Е. Кутафина (МГЮА), обсуждались спорные вопросы соправообладания исключительным правом на результат интеллектуальной деятельности и средство индивидуализации.

В заседании участвовали:

Новоселова Людмила Александровна – доктор юридических наук, профессор, председатель Суда по интеллектуальным правам, заведующая кафедрой интеллектуальных прав Московского государственного юридического университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА);

Авакян Елена Георгиевна – член Совета Федеральной палаты адвокатов Российской Федерации, советник адвокатского бюро «Егоров, Пугинский, Афанасьев и партнеры»;

Богданова Елена Евгеньевна – доктор юридических наук, профессор, и. о. заведующего кафедрой гражданского права Московского государственного юридического университета имени О.Е. Кутафина (МГЮА);

Васильева Елена Николаевна – кандидат юридических наук, доцент, ведущий научный сотрудник Института государства и права Российской академии наук;

Васильева Татьяна Владимировна – судья Суда по интеллектуальным правам;

Гурко Антон Владимирович – эксперт Российской государственной академии интеллектуальной собственности (РГАИС);

Ивлиев Григорий Петрович – руководитель Федеральной службы по интеллектуальной собственности (Роспатента);

Кирий Любовь Леонидовна – заместитель руководителя Федеральной службы по интеллектуальной собственности (Роспатента);

Кольздорф Мария Александровна – заместитель начальника отдела обобщения судебной практики и статистики Суда по интеллектуальным правам;

Корнеев Владимир Александрович – кандидат юридических наук, заместитель председателя Суда по интеллектуальным правам;

Крупко Светлана Игоревна – кандидат юридических наук, доцент, старший научный сотрудник Института государства и права Российской академии наук;

Петроль Олеся Дмитриевна – магистр частного права (Российская школа частного права);

Черничкина Галина Николаевна – кандидат юридических наук, профессор кафедры гражданского права Российского государственного университета правосудия;

Щербаков Николай Борисович – ассистент кафедры гражданского права Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.

Письменные мнения по поставленным к заседанию вопросам представили:

Войниканис Елена Анатольевна – кандидат философских наук, доктор юридических наук, доцент, ведущий научный сотрудник Института права и развития ВШЭ – Сколково;

Калятин Виталий Олегович – кандидат юридических наук, профессор Исследовательского центра частного права имени С.С. Алексеева при Президенте Российской Федерации, главный юрист по интеллектуальной собственности акционерного общества «РОСНАНО»;

Павлова Елена Александровна – кандидат юридических наук, начальник отдела, заведующая кафедрой Исследовательского центра частного права имени С.С. Алексеева при Президенте Российской Федерации, член Совета при Президенте Российской Федерации по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства.

Заседание открыла председатель Суда по интеллектуальным правам Л.А. Новоселова.

Первый комплекс вопросов, вынесенный на обсуждение, касался следующего.

1.

Какие юридические последствия влечет совершение сделки одним из правообладателей по единоличному распоряжению исключительным правом, которое принадлежит нескольким лицам?

2.

Какие юридические последствия влечет признание патента недействительным в части неуказания в нем второго патентообладателя, если до этого момента указанным в патенте патентообладателем заключена сделка по распоряжению исключительным правом на основании данного патента?

Согласно абзацу второму 2 пункта 3 статьи 1229 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ) распоряжение исключительным правом на результат интеллектуальной деятельности или на средство индивидуализации осуществляется правообладателями совместно, если ГК РФ или соглашением между правообладателями не предусмотрено иное. Частью четвертой ГК РФ не определены последствия распоряжения исключительным правом одним из соправообладателей в случае, когда ГК РФ требует совместного распоряжения и возможность единоличного распоряжения соглашением между правообладателями не предусмотрена, в частности, не установлена недействительность такой сделки. В соответствии с подпунктом 5 пункта 1 статьи 1398 ГК РФ патент на изобретение, полезную модель или промышленный образец может быть признан недействительным полностью или частично в случае выдачи патента с указанием в нем в качестве автора или патентообладателя лица, не являющегося таковым в соответствии с ГК РФ, либо без указания в патенте в качестве автора или патентообладателя лица, являющегося таковым в соответствии с ГК РФ. В случае признания патента недействительным частично на изобретение, полезную модель или промышленный образец выдается новый патент (пункт 4 статьи 1398 ГК РФ).

Лицензионные договоры, заключенные на основе патента на изобретение, полезную модель или промышленный образец, признанного впоследствии недействительным, сохраняют действие в той мере, в какой они были исполнены к моменту принятия решения о недействительности патента (пункт 6 статьи 1398 ГК РФ). Вместе с тем прекращение лицензионного договора не освобождает лицо, заключившее лицензионный договор в качестве правообладателя, от ответственности за неисполнение обязательства по предоставлению права использования объекта патентных прав на определенный срок. В случае заключения договора отчуждения исключительного права на основании патента, который в последующем признан недействительным по подпункту 5 пункта 1 статьи 1398 ГК РФ, поскольку в законе специальное правило не установлено, обязательства лица, заключившего данный договор в качестве правообладателя и обязавшегося передать исключительное право, сохраняются, а в случае их неисполнения другая сторона по договору может требовать возмещения причиненных убытков за неисполнение обязательства (статья 393 ГК РФ), а также применения иных предусмотренных законом или договором мер гражданско-правовой ответственности. Вместе с тем исключительное право по такому договору не переходит к приобретателю.

М.А. Кольздорф пояснила, что в обсуждаемом вопросе обозначены два варианта квалификации сделки. Первый вариант – это констатация нарушения требования закона в соответствии со статьей 168 ГК РФ, согласно которому соправообладатели должны распоряжаться исключительным правом совместно. Однако данный вариант квалификации сделки не учитывает интересы контрагента, поскольку в таком случае сделка будет признаваться недействительной вне зависимости от осведомленности контрагента о существовании другого соправообладателя, а также от наличия согласия последнего.

Второй вариант заключается в вопросе целесообразности применения статьи 168 ГК РФ. Из данной статьи ГК РФ следует, что не любое нарушение требований закона влечет недействительность сделки. Согласно норме закона могут возникать иные последствия, в частности, в данном случае можно говорить о том, что само обязательство является действительным, а распорядительный эффект в виде перехода исключительного права или предоставления права использования – недействительным. Таким образом, один из соправообладателей, заключивший такую сделку, является обязанной стороной по этой сделке, а в случае невозможности исполнения обязательств другая сторона вправе требовать возмещения убытков. Кроме того, другой соправообладатель может одобрить эту сделку, тогда оба правообладателя становятся обязанными сторонами по сделке. Последний вариант квалификации сделки исходит из общего подхода, который применяется в отношении вещей, т.е. лицо может заключить договор купли-продажи вещи, которая ему еще не принадлежит.

Первой взяла слово О.Д. Петроль, предложившая взглянуть на проблему с общецивилистической точки зрения. По ее мнению, обсуждаемая проблема является классической проблемой продажи чужой вещи. О.Д. Петроль указала на два вида решения проблемы.

Первый вид решения – сделка всегда является недействительной. Долгое время существовала проблема соотношения статьи 167 ГК РФ (последствиями является реституция) и статьи 461 ГК РФ (последствиями является взыскание убытков), которая была разрешена постановлением Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее – Постановление Пленума № 25). Это решение господствующее, но не идеальное, поскольку существует проблема, например, установления неустоек. Но с тех пор, как ввели правила о гарантиях и заверениях, проблема перестала быть такой острой.

Второй вид решения – сделка всегда является действительной. Для того чтобы следовать этому решению, нужно согласиться с разделением сделки на распорядительную сделку и обязательственную сделку. Как отметила О.Д. Петроль, вне зависимости от того, какой из этих подходов будет выбран, ключевым моментом является право приобретателя на взыскание убытков. Говоря об исключительных правах, важно не повторять ту ошибку, которая долгое время существовала в сфере вещного права. Иными словами, при рассмотрении недействительности сделки должен быть учтен вопрос права на взыскание убытков.

Следующим выступил Н.Б. Щербаков, который поддержал второй подход, исходящий из действительности обязательственной сделки. Он не согласился с той квалификацией, которая дана в отношении распорядительной сделки, когда лицо вроде бы осуществляет право, распоряжается им без согласия соправообладателя, то есть речь идет о статье 183 ГК РФ, которая касается отсутствия соответствующих полномочий.

По мысли Н.Б. Щербакова, есть все основания говорить о том, что распорядительная сделка является недействительной (статья 168 ГК РФ). Ведь в противном случае, как правильно указала О.Д. Петроль, возникает проблема в распоряжении чужим имуществом. Н.Б. Щербаков согласился также с позицией О.Д. Петроль в отношении вопроса взыскания убытков. Он отметил, что в контексте данного обсуждения корректно говорить об обороте имущественных прав, а не об обороте вещей. Применительно к обороту имущественных прав в практике почти 10 лет существует принцип разделения, возникший со времен информационного письма Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 30.10.2007 № 120 «Обзор практики применения арбитражными судами положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации».

В целом, по словам Н.Б. Щербакова, принцип разделения в сфере оборота имущественных прав также отражен в постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 21.12.2017 № 54 «О некоторых вопросах применения положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации о перемене лиц в обязательстве на основании сделки».

Л.А. Новоселова призвала участников заседания не забывать оценивать аспект, касающийся последствия признания патента недействительным в связи с неуказанием одного из патентообладателей в отношении заключенных договоров другим патентообладателем. Продолжая дискуссию, Л.А. Новоселова поддержала идею разграничения обязательственной и распорядительной сделки. Она согласилась также с тем мнением, что распорядительная сделка не может квалифицироваться по статье 183 ГК РФ.

В своем письменном заключении В.О. Калятин указал, что действующее законодательство не исключает возможность выделения долей в исключительном праве, при этом в нем есть косвенное упоминание о существовании таких долей (пункт 2 статьи 1283 ГК РФ). Применяемые к исключительному праву правила кардинально отличаются от правил, установленных в отношении совместной собственности (статья 253 ГК РФ). Так, отсутствует право каждого из правообладателей совершать сделки от имени всех правообладателей, если договором не установлено иное. С точки зрения В.О. Калятина, совместное обладание правами не является имманентно присущим интеллектуальной собственности и законодательство лишь устанавливает вариант на случай, если стороны не договорятся об ином.

В зарубежной и российской науке и судебной практике признается возможность существования доли в исключительном праве. Поскольку российское законодательство не содержит специальных правил возникновения долевых прав на результат интеллектуальной деятельности или средство индивидуализации, в этом случае должна применяться статья 8 ГК РФ, за исключением случаев, когда это противоречит сути соответствующего права (так, невозможно совместное правообладание правом на фирменное наименование, на наименование места происхождения товаров).

Согласно пункту 1 статьи 6 ГК РФ в случаях, когда предусмотренные подпунктами 1 и 2 статьи 2 ГК РФ отношения прямо не урегулированы законодательством или соглашением сторон, а также отсутствует применимый к ним обычай, к таким отношениям, если это не противоречит их существу, применяется гражданское законодательство, регулирующее сходные отношения (аналогия закона). Как и исключительное право, право собственности является абсолютным, и в отношении обоих прав возникают сходные отношения. В связи с этим, по утверждению В.О. Калятина, в целом применение норм о праве собственности по аналогии к отношениям, связанным с исключительным правом, является возможным. Однако в части статьи 250 ГК РФ это исключено, поскольку данная статья ГК РФ фактически прямо ограничивает права одного из собственников в пользу других лиц. В пункте 2 статьи 1 ГК РФ установлено, что гражданские права могут быть ограничены на основании федерального закона и только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Таким образом, по мнению В.О. Калятина, одного только желания подробнее урегулировать отношения сторон недостаточно для того, чтобы ограничивать права одного лица на основании аналогии закона, а не прямого указания закона.

Один из соправообладателей может распорядиться принадлежащей ему «долей» в исключительном праве, поскольку ограничения в распоряжения его правом прямо не установлены федеральным законом. Распоряжение возможно путем передачи доли в праве другому лицу. Как было указано выше, статья 250 ГК РФ применяться в этом случае не должна. При отсутствии соглашения между соправообладателями о порядке распоряжения ими исключительным правом (пункт 3 статьи 1229 ГК РФ) споры сторон о порядке распоряжения фактически аналогичны спорам в рамках преддоговорных отношений, в связи с чем применение статьи 446 ГК РФ представляется возможным.

Свою позицию по обсуждаемому вопросу озвучила Е.Н. Васильева. Она выразила свою солидарность с мыслями В.О. Калятина и отметила, что любое абсолютное право, способное к обороту, будь то право собственности или право интеллектуальной собственности, при переходе в обязательственную сферу предполагает наличие множественности лиц на стороне соответствующего обязательства. В данном случае, если кто-то из правообладателей не участвует в сделке (не подписывает соответствующий договор), то его может заменить другой соправообладатель, однако последний должен обладать полномочиями. По общему правилу, полномочия могут следовать из доверенности, поэтому, по мнению выступающей, здесь речь идет о превышении полномочий.

В.А. Корнеев попросил Е.Н. Васильеву уточнить следующий вопрос. По его мнению, в комментариях В.О. Калятина затрагиваются два разных случая. В первом случае речь идет о наличии нескольких патентообладателей, но договор заключен с одним из них. Если следовать высказываниям Е.Н. Васильевой, то в таком случае можно применять положения статьи 183 ГК РФ.  Во втором случае говорится, что на момент заключения договора в патенте был указан только один патентообладатель, но после заключения договора патент был признан частично недействительным и выдан новый патент с указанием двух патентообладателей.  В данном случае В.О. Калятин предлагает признавать старый договор действительным (как указано в статье 1398 ГК РФ), по крайней мере, в исполненной части договора, а к неисполненной части договора он рекомендует применять статью 183 ГК РФ. Каким образом, с точки зрения Е.Н. Васильевой, в такой ситуации следует поступать?

Е.Н. Васильева отметила, что если при заключении договора формально существовал один патентообладатель, а впоследствии юридически было зафиксировано несколько сопатентообладателей, то здесь речь может идти об изменении участников договора. С момента принятия решения о признании в качестве патентообладателей нескольких лиц должны вноситься изменения в договор в части его сторон, например, в рамках договора коммерческой концессии, когда право правообладателя переходит к другому лицу, договор сохраняется, но уже с новым участником. Другим примером может служить договор аренды. Тут к правоотношениям добавляется еще один участник, а договор сохраняется. По мнению Е.Н. Васильевой, нужно применять подобную конструкцию.

Л.А. Новоселова отметила, что ей не совсем понятна такая ситуация. Если исходить из того, что на момент заключения, например, лицензионного договора фактически существовал незарегистрированный соправообладатель, который впоследствии добился этой регистрации, то как поступить с лицензиатом, поскольку при заключении договора последний опирался на официальный документ?

Е.Н. Васильева пояснила, что если первоначальный единственный правообладатель продолжает сохранять свою позицию, то по большому счету тут нет разницы между договором аренды (договором концессии) и лицензионным договором. В случае широкого толкования правила, тут нет перемены лиц, но есть изменение в субъектном составе.

С.И. Крупко не согласилась с мнением Е.Н. Васильевой. На ее взгляд, при условии удовлетворения иска в части указания нового патентообладателя в патенте последний может выдвинуть требование о признании ранее заключенных сделок в отношении исключительного права недействительными. И это требование должно быть удовлетворено. Ведь новый патентообладатель не выражал свою волю на заключение этих сделок. По мнению выступающей, то, что предлагает Е.Н. Васильева, действительно может быть, когда существует перемена лиц в обязательстве. Но это совсем другая ситуация. Здесь необходимо учитывать вопрос: была ли выражена воля патентообладателя, который ранее не был указан в патенте? Конечно, стороны всегда могут договориться, если новый патентообладатель поддерживает эти сделки, ничто не мешает им в мирном порядке переоформить сделки. С.И. Крупко привела в качестве примера практику Германии. До сих пор в Германии подобные сделки признавались недействительными. Однако сейчас обсуждается введение специальной нормы, допускающей в таких случаях сохранение юридической силы ранее заключенных лицензионных договоров при условии, что указанному в патенте новому патентообладателю будет выплачиваться компенсация за уже истекший период использования. Таким образом, учитываются как интересы нового сопатентообладателя, так и интересы делового оборота. Завершая свое выступление, С.И. Крупко выразила сожаление, что обсуждение таких вопросов в России пока не ведется, но в практике рассматриваемые сделки должны признаваться недействительными.

Свою позицию по рассматриваемому вопросу озвучила Г.Н. Черничкина. Она присоединилась к высказанному мнению о том, что такие сделки действительно следует признать недействительными, поскольку порок субъекта – это общее условие для всех сделок. Г.Н. Черничкина подчеркнула, что распоряжение исключительным правом закрепляется двумя способами – это отчуждение права на объект и предоставление права использования объекта. С точки зрения выступающей, если при отчуждении патента не учитывались интересы фактического соправообладателя, которого впоследствии юридически оформили в патенте, сделку однозначно следует признать недействительной, и при наличии согласованной воли соправообладателей в дальнейшем должен быть заключен новый договор. Равным образом в схожих обстоятельствах заключенный лицензионный договор должен признаваться недействительным, и должен заключаться новый договор с выплатой компенсации или возмещением убытков. Это касается и залога права. Подводя итог, Г.Н. Черничкина отметила, что в подобных случаях нельзя забывать о защите имущественных интересов того лица, которое приобрело право или право использования, поскольку при признании сделки недействительной он может понести определенные убытки. При этом, по словам выступающей, в компенсаторных процессах должен участвовать и новый соправообладатель, так как он не давал свое согласие на продолжение этих правоотношений.

В.А. Корнеев заметил, что включение в патент нового сопатентообладателя возможно только в процессе признания патента недействительным. В статье 1398 ГК РФ есть прямая норма о том, что сделки до признания патента недействительным сохраняют свое действие. Таким образом, последствия применяются на будущее время, и это надо соотнести со статьей 167 ГК РФ.

Г.Н. Черничкина указала, что статья 167 ГК РФ содержит правило о признании сделки недействительной на будущее время. По ее мнению, все, что исполнено по сделке, считается действительным, но если у приобретателя права или пользователя права использования возникли убытки, они должны быть возмещены, поскольку следует соблюдать эквивалентность имущественного предоставления.

В обсуждение вступила Л.Л. Кирий. Она отметила, что в процессе обсуждения были рассмотрены права участников сделки, но не нужно забывать о правах других лиц. По мнению Роспатента, при нарушении прав последних необходимо прийти к выводу о том, что сделка должна быть признана недействительной. Затрагивая вопрос возмещения убытков, Л.Л. Кирий подчеркнула, что, прежде чем подписывать договор, предметом которого являются патентные права, лицо должно проявить достаточную степень осторожности и предусмотрительности, установить правовой статус контрагента по сделке. Достоверную информацию о патентообладателях можно получить из государственных реестров Роспатента. Она отметила, что в данной ситуации об убытках говорить неуместно. Вместе с тем, как отметила выступающая, о возмещении убытков может идти речь, когда это лицо не знало о других претендентах на право, вытекающее из патента, и эта информация стала известна только в случае признания патента недействительным. В данной ситуации виновным лицом является тот патентообладатель, который не указал в заявке других сопатентообладателей. Более того, он распорядился этим правом, не соблюдая права предполагаемых сопатентообладателей.

Л.Л. Кирий указала, что при регистрации распоряжения правами Роспатент проверяет соответствие сведений, представленных в договоре и в заявлении, сведениям, содержащимся в государственном реестре. Ведомство не зарегистрирует договор (распоряжение правом), если в документе наличествует лишь подпись одного из сопатентообладателей и не представлены документы, свидетельствующие о выражении воли других сопатентообладателей.

Л.А. Новоселова пояснила, тут предлагаются две опции: 1) признание сделки ничтожной на основании статьи 168 ГК РФ; 2) разграничение сделок: признание обязательственной сделки действительной, а распорядительной сделки – недействительной. Иными словами, право не переходит, но обязательственное правоотношение сохраняется. Л.А. Новоселова отметила, что на самом деле может существовать и третий, не озвученный здесь, вариант– сделка признается оспоримой. ГК РФ исходит из того, что, по общему правилу, сделки являются оспоримыми. Исключение предусматривается для случаев, когда нарушены публичные интересы либо права и охраняемые законом интересы третьих лиц. В первом варианте предложено считать, что совершение сделки без учета воли одного из правообладателей – это нарушение интересов третьих лиц. Л.А. Новоселова выразила сомнение по данному варианту, поскольку ей всегда представлялось, что для цели оспаривания третьи лица – это те лица, которые в принципе являются потенциальными участниками таких отношений. Другими словами, это не те субъекты, которые должны непосредственно участвовать в этой сделке. Поэтому понятие «третье лицо» применительно к конкретному случаю должно обсуждаться. По мнению Л.А. Новоселовой, если сделать гипотетический вывод о том, что другие соправообладатели не являются третьими лицами, а являются субъектами, которые могут оспорить сделку, поскольку в данном случае их воля не была учтена, то это укладывается в концепцию оспоримой сделки. По их желанию сделка может быть оспорена или нет. В последнем случае сделка продолжает действовать, а не объявляется сразу ничтожной, как это указано в первом варианте. Л.А. Новоселова заметила, что это представляется неправильным, поскольку в таких ситуациях решение должно исходить от соправообладателей. На основании статьи 168 ГК РФ нельзя восполнить волю, в то время как по оспоримым сделкам этот момент можно учесть. Это повлияет на возможность сохранения сделки или, наоборот, ее оспаривания.

Продолжая дискуссию, Е.Е. Богданова поддержала позицию Л.А. Новоселовой. Она отметила, что если в данном случае придерживаться мнения о ничтожности сделки, то отсутствует возможность для конвалидации. На самом деле допустима ситуация, когда остальные соправообладатели не возражают в отношении сделки. Поэтому тут корректно говорить об оспоримой сделке. С точки зрения Е.Е. Богдановой, толкуя пункт 2 статьи 168 ГК РФ, необходимо поставить вопрос: являются ли соправообладатели патента третьими лицами по отношению к конкретной сделке? Согласно практике третьими лицами являются те, кто находится за рамками сделки, т.е. все лица, кроме сторон сделки. Если опираться на рассматриваемую норму, то речь идет об охраняемых законом интересах лиц, а не о правах соправообладателей в отношении объекта. Резюмируя, выступающая высказала мнение, что наиболее взвешенным решением будет выбор варианта оспоримой сделки с предоставлением шанса на ее оздоровление.

А.В. Гурко выступил против изложенного подхода, поскольку положения пункта 2 статьи 168 ГК РФ применяются не только в отношении патентных прав, но и в отношении, например, авторских прав. Так, по общему правилу, программы для ЭВМ не регистрируются. В связи с этим можно столкнуться с такой ситуацией, когда один из соправообладателей может заключить договор, о котором никто, кроме сторон договора, не будет знать. В будущем по инициативе другого соправообладателя может осуществиться еще одно отчуждение прав, и так бесконечно. Как указал А.В. Гурко, оспаривание таких неизвестных сделок подобно сражению с ветряными мельницами. Таким образом, обсуждаемые сделки необходимо признавать ничтожными, а не оспоримыми.

Л.А. Новоселова заметила, что вопрос об известности сделки не имеет существенного значения для решения судьбы такой сделки. Она обратила внимание на то, что в апреле этого года уже обсуждались вопросы, связанные с цепочкой сделок и вариантами защиты авторов и приобретателей таких прав. Тогда пришли к выводу о том, что в данном случае возможно восстановление прав авторов. Здесь рассматривается другой аспект. Вопрос о регистрации прав важен с точки зрения последствий, а не с точки зрения квалификации сделок. Согласно закону последствия могут быть разные, а квалификация сделки должна быть одинаковой. Последняя не должна зависеть от того, какие права, авторские или права на изобретения, в данном случае являются предметом сделки.

Излагая свою точку зрения, Н.Б. Щербаков усомнился в негативных последствиях новой редакции статьи 168 ГК РФ, которая якобы не позволяет признать обязательственную или распорядительную сделку ничтожной. По его мнению, Постановление Пленума № 25 направлено на дезавуирование статьи 168 ГК РФ. В нем содержатся разъяснения каучукового толка, которые позволяют множество сделок признать ничтожными как противоречащие существу правового регулирования соответствующих отношений. Что касается вопроса последствий признания патента недействительным, то в случае неуказания одного из патентообладателей при заключении договора Н.Б. Щербаков предложил использовать конструкцию добросовестности контрагента. Знал или должен был знать последний о том, что патент не соответствует действительности и существует еще несколько правообладателей, которые по какой-то ошибке не попали в реестр? По утверждению выступающего, это установило бы определенный баланс интересов: с одной стороны – контрагентов, а с другой стороны – самих патентообладателей. Исходя из этого Н.Б. Щербаков рекомендовал толковать пункт 6 статьи 1398 ГК РФ немного ограничительно. Согласно этой норме все договоры, заключенные до признания патента недействительным, не аннулируются в той части, в какой они исполнены до момента признания недействительным соответствующего патента. По мнению Н.Б. Щербакова, возникает вопрос: а относится ли это к недобросовестным контрагентам, которые знали или должны были знать о том, что на самом деле вот этот патентообладатель с точки зрения материального права не один и что существуют еще несколько потенциальных правообладателей?

О.Д. Петроль высказала мнение о том, что, хотя идея Н.Б. Щербакова ей близка, но здесь уместно было бы применять в качестве аналогии правила статьи 302 ГК РФ. Она отметила, что, несомненно, реестр прав на промышленную собственность обладает определенной степенью достоверности, но вместе с тем на основании статьи 302 ГК РФ можно истребовать имущество, если оно выбыло из владения помимо воли собственника.

Следующее слово было предоставлено Е.Г. Авакян, которая озвучила точку зрения юристов-практиков. Она заметила, что не может признаваться добросовестным тот участник сделки, который не верифицировал свои отношения с государственным реестром, поскольку последний содержит всю необходимую информацию о соответствующем контрагенте. В связи с этим в данном случае мнение о том, что другая сторона не знала или не должна была знать, является неправильным. В этом смысле статья 183 ГК РФ не может использоваться, так как при заключении сделки вторая сторона действовала недобросовестно. Что касается первого варианта квалификации сделки, выступающая указала, что признавать сделку ничтожной нельзя, но исходить из того, что вторая сторона знала или должна была знать, можно. Это, прежде всего, обусловлено практикой. Так, реестр не содержит сведения об огромном количестве так называемых «спящих» патентообладателей, о которых никто ничего не знает. Это касается и наследственной массы, и выморочного имущества.

Е.Г. Авакян указала, что с экономической точки зрения превращать эти патенты в мертвый груз неправильно и нерентабельно. В то же время оспоримая сделка дает возможность зарегистрировать эту сделку и ждать случая, когда кто-то заявит требования. В таком случае это риск стороны, заключающей такую сделку. Комментируя второй вариант квалификации сделки, выступающая отметила, что с практической точки зрения совершенно недопустимым является подход, признающий эти сделки недействительными, поскольку в момент заключения сделки вторая сторона не могла и не должна была знать о том, что может появиться иной правообладатель. Е.Г. Авакян призвала задуматься о цепочках взаимоотношений, связанных с производством, с зависимыми патентами, с экспортно-импортными операциями, с военными патентами и др. Признание подобных патентов недействительными может привести к корпоративному шантажу и потере устойчивости гражданского оборота. С точки зрения выступающей, в данном случае необходимо говорить о компенсаторном механизме на стороне нового патентообладателя, а не признавать сделку недействительной, заставляя лицо, заключившее соглашение, нести весь груз ответственности за подобные действия.

В письменном комментарии Е.А. Павлова затронула проблему, почему при анализируемой ситуации не должен возникать вопрос о недействительности сделки. Ведь в пункте 3 статьи 1229 ГК РФ прямо указано, что для соправообладателей распоряжение исключительным правом возможно только совместно (если иное не предусмотрено законом или соглашением соправообладателей). Вопросы о возможной недействительности соответствующих договоров вытекают в приведенных примерах не из прямого указания закона, а из конкретных обстоятельств исполнения конкретных договоров. Таким образом, сделка может быть признана недействительной, например, по иску других соправообладателей исключительного права. Важным, по утверждению Е.А. Павловой, является также ответ на вопрос о том, какие меры ответственности могут применить эти лица к нарушителю. Речь не может идти о выплате компенсации, но можно рассматривать вопрос взыскания убытков, причиненных другим соправообладателям. Комментатор указала, что, помимо статьи 168 ГК РФ, можно обсудить статью 173.1 ГК РФ о недействительности сделок, совершенных без необходимого в силу закона согласия третьего лица. Разъясняя положение подпункта 5 пункта 1 статьи 1398 ГК РФ, Е.А. Павлова отметила, что, в отличие от других случаев признания патента недействительным, эта норма не ставит под сомнение существование самого объекта охраны – патентоспособность технического решения или решения внешнего вида изделия.

В данном случае говорится о неправильном определении субъекта, который претендует на обладание исключительным правом на патентоспособный результат. В случае если лицензионный договор заключается таким ненадлежащим патентообладателем, сам объект реально существует, но правом на него распоряжается лицо, которое на это не имеет права. Когда патент признается недействительным в связи с тем, что в нем не указан второй патентообладатель, лицензионный договор, заключенный на основании этого патента первым патентообладателем, может быть сохранен, если получит одобрение второго патентообладателя. Если же второй патентообладатель его не одобрит, то очевидно возможно предъявление к первому патентообладателю требований о возмещении убытков как со стороны лицензиата, так и со стороны второго патентообладателя. Трактуя гипотетический случай отчуждения исключительного права в контексте подпункта 5 пункта 1 статьи 1398 ГК РФ, Е.А. Павлова подчеркнула, что в данном случае лицо заведомо знало, что распоряжается не своим правом. В таких случаях договор об отчуждении права должен признаваться недействительным, ведь исключительное право у такого лица не может возникнуть вообще, а при замене его другим патентообладателем никакая преемственность между ними не возникает.

Подводя итог по первому комплексу вопросов, Л.А. Новоселова отметила, что при выработке окончательного решения по нему необходимо учитывать не только защиту прав и интересов лица, которое не было отражено в патенте (соправообладателя), но и более широкий контекст существования этих сделок, в том числе вопросы, связанные с добросовестностью стороны сделки, с устойчивостью оборота исключительных прав.

Л.А. Новоселова указала, что дискуссия подтверждает: при разрешении вопросов, связанных с исключительными правами, применение общецивилистических принципов позволяет прийти к правильным выводам, поскольку эти вопросы уже отработаны на других правах и объектах. Если не существует серьезных оснований, то нет необходимости исключать их из сферы интеллектуальных прав. Далее Л.А. Новоселова предложила перейти к обсуждению второго вопроса.

По второму вопросу необходимо было ответить, какая норма является специальной и подлежит применению в случае распоряжения одним из супругов при отсутствии согласия другого супруга исключительным правом, относящимся к общему имуществу супругов: подпункты 2 и 3 статьи 35 Семейного кодекса Российской Федерации или подпункт 3 статьи 1229 ГК РФ?

В силу подпункта 1 статьи 34 Семейного кодекса Российской Федерации (далее – СК РФ) имущество, нажитое супругами во время брака, является их совместной собственностью. К имуществу, нажитому супругами во время брака (общему имуществу супругов), относятся, в частности, доходы каждого из супругов от результатов интеллектуальной деятельности, любое нажитое супругами в период брака имущество независимо от того, на имя кого из супругов оно приобретено либо на имя кого или кем из супругов внесены денежные средства. Пунктом 3 статьи 36 СК РФ установлено, что исключительное право на результат интеллектуальной деятельности, созданный одним из супругов, принадлежит автору такого результата. В то же время, если исключительное право на результат интеллектуальной деятельности приобретено за счет общих доходов супругов по договору об отчуждении такого права, оно является их общим имуществом, если иное не установлено договором (пункт 88 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 29.05.2012 № 9 «О судебной практике по делам о наследовании»).

Исключительное право на средство индивидуализации также может являться общим имуществом супругов. В силу пункта 1 статьи 35 СК РФ владение, пользование и распоряжение общим имуществом супругов осуществляются по обоюдному согласию супругов. Вместе с тем при совершении одним из супругов сделки по распоряжению общим имуществом предполагается, что он действует с согласия другого супруга (абзац первый пункта 2 статьи 35 СК РФ). Сделка по распоряжению общим имуществом, совершенная одним из супругов, может, может быть признана судом недействительной по мотивам отсутствия согласия другого супруга только по его требованию и только в случаях, если доказано, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать о несогласии другого супруга на совершение данной сделки (абзац второй пункта 2 статьи 35 СК РФ).

При этом в отношении ряда сделок требуется нотариальное согласие супруга, в частности для заключения одним из супругов сделки по распоряжению имуществом, права на которое подлежат государственной регистрации (абзац первый пункта 3 статьи 35 СК РФ). С учетом подпунктов 1 и 2 статьи 1232 ГК РФ для совершения сделки по распоряжению исключительным правом на регистрируемые результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации требуется получить нотариальное согласие супруга. Супруг, чье нотариально удостоверенное согласие на совершение указанной сделки не было получено, вправе требовать признания сделки недействительной в судебном порядке в течение года со дня, когда он узнал или должен был узнать о совершении данной сделки (абзац второй пункта 3 статьи 35 СК РФ). Как следует из статьи 2 СК РФ, семейное законодательство, помимо прочего, регулирует имущественные отношения между членами семьи, а в случаях и в пределах, предусмотренных семейным законодательством, – между другими родственниками и иными лицами. К названным в статье 2 СК РФ имущественным отношениям, не урегулированным семейным законодательством, применяется гражданское законодательство постольку, поскольку это не противоречит существу семейных отношений. Таким образом, при распоряжении одним из супругов исключительным правом, которое относится к общему имуществу супругов, подлежат применению нормы подпунктов 2 и 3 статьи 35 СК РФ, которые являются специальными по отношению к положениям пункта 3 статьи 1229 ГК РФ.

С учетом изложенного в случае совершения одним из супругов сделки в отношении исключительного права на результат интеллектуальной деятельности или на средство индивидуализации, которое относится к общему имуществу супругов, она может быть признана судом недействительной по мотивам отсутствия согласия другого супруга только по его требованию и только в случаях, если доказано, что другая сторона в сделке знала или заведомо должна была знать о несогласии другого супруга на совершение данной сделки (абзац второй пункта 2 статьи 35 СК РФ). Если такая сделка заключена в отношении результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации, которые подлежат государственной регистрации, требуется нотариальное согласие супруга, и при отсутствии такого согласия другой супруг вправе требовать признания сделки недействительной в судебном порядке в течение года со дня, когда он узнал или должен был узнать о совершении данной сделки (абзац второй пункта 3 статьи 35 СК РФ).

Для комментирования данного вопроса слово было предоставлено Е.Н. Васильевой, которая пояснила, что в прямом смысле исключительные (имущественные) права не подлежат регистрации. Регистрируется только сам объект, а далее – переход права. Поэтому правило о том, что здесь требуется обязательное согласие супруга, причем нотариально удостоверенное, по мнению выступающей, вообще не должно применяться.

Продолжая обсуждение, Л.Л. Кирий указала, что Роспатент одновременно регистрирует как объекты, так и права, поскольку последующая регистрация перехода прав также подлежит регистрации. Таким образом, распоряжение правом – это результат действия наделенного правами лица предоставить или передать кому-то данное право.

Л.А. Новоселова задала Л.Л. Кирий уточняющий вопрос: значит ли это, что в таких ситуациях Роспатент обязан требовать нотариально удостоверенное согласие другого супруга?

Л.Л. Кирий отметила, что в подобных случаях, например, в отношении патентных прав, Роспатент не может требовать названное согласие в силу того, что этот супруг не указан в государственном реестре в качестве сопатентообладателя. Как уже было сказано, Роспатент проверяет соответствие сведений в представленных заявлениях тем сведениям, которые содержатся в государственном реестре. Если один из супругов указан в реестре в качестве патентообладателя, то, например, для регистрации перехода права согласие другого супруга не требуется. Равным образом для указанного процесса не требуются доказательства того, что второй супруг является сопатентообладателем.

Выражая свою точку зрения, Т.В. Васильева заметила, что при обсуждении подобных вопросов необходимо четкое различение объектов интеллектуальной собственности. Выступающая рассмотрела в качестве примеров авторские права, патентные права и права на товарные знаки. В России права на товарные знаки могут принадлежать только индивидуальным предпринимателям или юридическим лицам, поэтому о семейных отношениях здесь говорить не приходится. По общему правилу, авторские права не регистрируются. Существует факультативная регистрация в отношении программ для ЭВМ. Поскольку авторские права принадлежат автору – физическому лицу, то тут можно подумать насчет общей собственности супругов. Что касается патентного права, можно говорить о совместной собственности супругов, поскольку право авторства касается физического лица. Поскольку патентные права разделяются на имущественные и неимущественные, то в данном контексте предметом обсуждения может быть только имущественное право. И здесь тоже можно подумать о применяемой норме. Таким образом, Т.В. Васильева рекомендовала дифференцированно подходить к тому, какая норма будет являться специальной. Возвращаясь к товарным знакам, она высказала предположение, что тут преимущественно будут действовать положения пункта 3 статьи 1229 ГК РФ.

Л.А. Новоселова призвала участников заседания исходить из того, что в данной ситуации речь идет о приобретенном супругами исключительном праве в отношении уже созданного объекта. В этом смысле при включении в реестр одного из супругов-правообладателей приобретатель права изначально поставлен под удар, так как по реестру невозможно определить наличие согласия второго супруга.

Н.Б. Щербаков выступил с предложением кардинального решения обсуждаемого вопроса. По его мнению, любой приобретатель соответствующего права, зарегистрированного на имя какого-либо патентообладателя, изначально должен предполагать, что этот патентообладатель является женатым (замужем), а Роспатент не учитывает данный вопрос в реестре. При заключении договора указанный приобретатель, во избежание недобросовестности, должен попросить у своего контрагента согласие супруга или доказательства статуса холостого человека. Роспатенту не нужно нотариальное согласие субъекта, оно необходимо контрагенту для формирования его добросовестности.

О.Д. Петроль отметила, что у нее нет решения обсуждаемого вопроса, но есть некоторые аспекты, которые необходимо обсудить. Во-первых, если исходить из того, что статья 35 СК РФ, содержащая презумпцию согласия другого супруга, а также требование о нотариальном удостоверении согласия другого супруга для конкретных регистрируемых прав (сделок), в данном случае неприменима, то статью 1229 ГК РФ можно считать в качестве тотальной презумпции несогласия. Во-вторых, необходимо объяснить, почему именно для подобных объектов прав решение является таким жестким, но возможным.

Выступающая отметила, что она в какой-то степени поддерживает это решение, потому что это особые объекты, и она не видит никаких трудностей для осуществления проверки матримониального статуса. По ее мнению, в анализируемой ситуации не затронут еще один аспект. Положения статьи 35 СК РФ касаются лиц, состоящих в браке. Но как быть с общей совместной собственностью бывших супругов? В данном случае применяется статья 253 ГК РФ, т.е. предусматривается тотальное согласие супруга. Таким образом, в отношениях, связанных с объектами интеллектуальной собственности, статья 35 СК РФ используется в период брака, а статья 1229 ГК РФ – после его расторжения. И создается странная ситуация: презумпция согласия превращается в презумпцию полного несогласия. О.Д. Петроль подчеркнула, что это может быть правильно, поскольку иначе, как в случае с обычными объектами, можно было предположить, что разведенные супруги доверяют друг другу больше, чем супруги, состоящие в браке. В обсуждаемой ситуации такая тотальная презумпция несогласия не меняется.

В своем письменном отзыве Е.А. Войниканис высказала следующее мнение. Если следовать тексту закона и рассуждать сугубо формально, то специальными в рассматриваемом случае следует считать нормы пункта 3 статьи 1229 ГК РФ. С точки зрения комментатора, пункт 2 статьи 35 СК РФ применяется к общему имуществу супругов в целом и практически полностью повторяет положения ст. 253 ГК РФ. Однако в силу прямого указания пункта 3 статьи 1227 ГК РФ к интеллектуальным правам не применяются положения раздела II ГК РФ, а значит и аналогичные положения СК РФ. Вместе с тем можно дать и другое толкование, которое, по мысли комментатора, является более правильным. Хотя в соответствии с пунктом 3 статьи 1227 ГК РФ к интеллектуальным правам не применяются положения раздела II ГК РФ, вряд ли можно утверждать, что к интеллектуальным правам не применяются положения абзаца четвертого пункта 2 статьи 256 ГК РФ (исключительное право на результат интеллектуальной деятельности, принадлежащее автору такого результата, не входит в общее имущество супругов, однако доходы от использования этого результата являются совместной собственностью). При этом из положений пункта 2 статьи 256 ГК РФ от противного (a contrario) может быть сделан тот вывод, что права на результаты интеллектуальной деятельности, которые не созданы, а приобретены кем-либо из супругов, относятся к общему имуществу супругов, что полностью соответствует статье 34 СК РФ.

Пунктом 3 статьи 1229 ГК РФ предусматривается общий правовой режим совместного обладания исключительным правом на результат интеллектуальной деятельности или на средство индивидуализации. Соответственно, по отношению к общим положениям статьи 1229 ГК РФ положения статьи 256 ГК РФ в совокупности с положениями статьи 34, подпунктов 2 и 3 статьи 35 СК РФ необходимо рассматривать в качестве специальных норм. Применительно к статье 1229 ГК РФ нормы статей 34 и 35 СК РФ являются специальными, поскольку устанавливают особенности, обусловленные субъектным составом.

В определении Верховного Суда Российской Федерации от 05.12.2017 по делу № А55-14320/2016 указывается, что решение вопроса о возможности совершения сделок с недвижимостью супруга, право собственности которого не зарегистрировано в Едином государственном реестре прав на недвижимое имущество и сделок с ним (ЕГРП), должно учитывать «особенности этого вида собственности (законного режима общего совместного имущества супругов), основывающегося на особых, доверительных отношениях супругов». По мнению Е.А. Войниканис, при регулировании вопроса о распоряжении исключительными правами соответствующие положения СК РФ необходимо учитывать прежде всего потому, что эти положения отражают особые отношения между супругами.

Согласно позиции Конституционного Суда Российской Федерации «разрешение в процессе правоприменения коллизий между различными правовыми актами должно осуществляться исходя из того, какой из этих актов предусматривает больший объем прав и свобод граждан и устанавливает более широкие их гарантии»1. Иными словами, Конституционный Суд Российской Федерации допускает применение специальных норм, которые относятся к иным отраслям права, если специальные нормы обеспечивают более высокие гарантии для осуществления законных прав граждан. Требования в отношении распоряжения исключительными правами, установленные СК РФ, обеспечивают дополнительную защиту прав супруга от недобросовестных действий другого супруга. В то же время эти требования обеспечивают также права добросовестного контрагента, третьего лица, поскольку при заключении сделки он получает необходимую информацию о существующих рисках.

По обозначенному вопросу выступила Е.Е. Богданова, которая заметила, что, в отличие от европейского права, семейное право в России является самостоятельной отраслью права. В статье 4 СК РФ указано, что к имущественным и личным неимущественным отношениям между членами семьи, не урегулированным семейным законодательством, применяется гражданское законодательство постольку, поскольку это не противоречит существу семейных отношений. Поэтому, по мысли Е.Е. Богдановой, при рассмотрении вопроса о соотношении гражданского и семейного законодательства неправильно говорить о том, какая из этих норм является специальной. Специальной нормой здесь являются положения СК РФ. Что касается существа семейных отношений, то оно заключается в принципе равенства супругов. В иных случаях это можно изменить посредством брачного договора, например в отношении имущественных прав.

Выступающая указала, что семейное право пересекается не только с правом интеллектуальной собственности, но, например, с корпоративным правом. Подобно участнику сделки, который может быть женат (замужем), участник общества с ограниченной ответственностью может обладать таким же статусом. Следовательно, в данном случае необходимо руководствоваться статьей 35 СК РФ, на основании которой исключительное право можно признать общим имуществом супругов. В случае отсутствия нормы согласно статье 5 СК РФ можно использовать аналогию.

Е.Е. Богданова задалась вопросом: зачем нужен реестр, не обладающий качеством публичной достоверности, если к приобретателю прав нужно предъявлять жесткие требования о добросовестности? По ее мнению, в отношении обсуждаемого случая в законодательство необходимо ввести требования об обязательном указании в реестре соправообладателей-супругов либо о предъявлении нотариально удостоверенного согласия супруга при государственной регистрации сделок.

В дискуссию вступила С.И. Крупко, которая согласилась с мнением Е.Е. Богдановой о том, что при рассмотрении изложенного вопроса преимущественной и специальной нормой являются нормы СК РФ. Выступающая указала, что в вопросе приведен пример, когда оба супруга являются патентообладателями. Но еще возможна ситуация, когда, помимо этих супругов, соправообладателями могут быть и иные лица. В связи с этим нужно учитывать, что эти супруги обладают еще дополнительным специальным статусом. Таким образом, речь идет о двухуровневых правоотношениях: с одной стороны, общий уровень, т.е. отношения всех соправообладателей, включая супругов, с другой – особые отношения супругов, которые, например, применительно к долям в праве, могут быть урегулированы брачным договором. Резюмируя, С.И. Крупко отметила, что если говорить о сделке по распоряжению общим имуществом супругов, то предпочтение нужно отдавать специальной норме семейного законодательства.

Излагая свою позицию, Е.Г. Авакян отметила, что с точки зрения оборота представляется более предпочтительным признавать статью 35 СК РФ специальной нормой. Но положения пункта 3 статьи 35 СК РФ необходимо трактовать во взаимосвязи с положениями пункта 2 этой статьи СК РФ, а контрагент должен знать о матримониальном статусе правообладателя. Сегодня это является практически неосуществимым, за исключением случаев, когда указанные сведения прямо указаны в документе, удостоверяющем личность. Выступающая затронула также вопрос аналогии с корпоративным правом. Она указала, что при рассмотрении вопроса ценных бумаг (например, увеличение уставного капитала, участие в собрании, голосование супруга) Верховный Суд Российской Федерации неоднократно приходил к тому выводу, что поскольку в реестре акционеров отсутствуют сведения о супруге, то совершенные корпоративные действия не могут оспариваться вторым супругом. Е.Г. Авакян высказала мнение о том, что позиция правоприменительной практики должна идти по пути защиты гражданского оборота. В конечном итоге у второго супруга всегда есть право требовать отклонения равенства долей в связи с неуполномоченным распоряжением вторым супругом его долей.

Л.А. Новоселова подчеркнула, что озвученные в рамках корпоративных правоотношений судебные разъяснения о супругах в начале XX века были закреплены в законодательстве. Таким образом, действия лица, указанного в реестре акционерного общества, признавались правомерными, т.е. если супруг не был указан в реестре, то он не мог ничего оспаривать. Супруг мог лишь требовать от другого супруга раздела имущества и др. Л.А. Новоселова отметила, что в отношении интеллектуальных прав такой подход пока не сложился. Ныне существуют две противоположные позиции. Первая позиция исходит из того, что в данном случае приоритет имеют нормы семейного законодательства, поэтому отсутствующий в реестре супруг-правообладатель может оспорить сделку, заключенную другим супругом-правообладателем, и потребовать признания ее недействительной. Вторая позиция заключается в том, что такие жесткие правовые последствия не наступают, если лицо заключило договор с субъектом, указанным в реестре.

Обсуждение продолжил Г.П. Ивлиев, отмечая, что с точки зрения издержек высказанные мнения о проверке Роспатентом матримониального статуса правообладателя являются необоснованными. С его точки зрения, необходимо исходить из практической целесообразности регулирования отношений. До сих пор в Роспатент ни один супруг не обращался с жалобой на своего супруга-изобретателя – на то, что последний не поделился с ним доходами. В спорах, связанных с наследованием или переходом прав, супруги обращаются в суды и находят там защиту своих прав и интересов. Г.П. Ивлиев привел в пример дело, связанное с вдовой автора одного учебника, которая никак не могла доказать свои права на учебник, при этом дело не касалось реестра. Проблема доказывания лежала в другой плоскости. Выступающий высказал сомнение по поводу достаточности положений статьи 35 СК РФ для регулирования рассматриваемых отношений. Он призвал участников заседания глубже взглянуть на сущность этих отношений и ответить на вопрос: какие это все-таки правоотношения – семейные или гражданско-правовые?

Н.Б. Щербаков поддержал позицию Г.П. Ивлиева и отметил, что в случае возложения на Роспатент функции проверки матримониального статуса правообладателя этот административный орган может превратиться в филиал органов ЗАГСа. Поэтому правообладатель должен представлять сведения о матримониальном статусе или нотариально удостоверенное согласие супруга не в Роспатент, а своему контрагенту. При этом, по мнению Н.Б. Щербакова, приоритетной нормой для оборота должна быть норма семейного законодательства.

Продолжая дискуссию, С.И. Крупко акцентировала внимание на том, что в данном случае речь идет о приобретенных супругами исключительных правах, которые относятся к брачному имуществу. Здесь не затрагивается ситуация, связанная с созданием одним из супругов произведения или изобретения, поскольку возникающие в таких случаях исключительные права выведены из-под обсуждаемого специального режима. С точки зрения С.И. Крупко, при заключении сделки в соглашение обычно включается условие о том, что отчуждающее право лицо является единоличным обладателем исключительного права. Таким образом, на стадии подготовки сделки и подписания договора приобретатель права или лицензиат может защитить себя. Следовательно, мнение о том, что ради стабильности гражданского оборота нужно отбросить семейное законодательство, является необоснованным. В противном случае, по мысли выступающей, необходимо выводить рассматриваемые сделки из-под специального режима брачного имущества посредством внесения изменений в законодательство.

Л.А. Новоселова пояснила, что целью семейного законодательства является создание правового режима, позволяющего защитить права другого супруга. С этой точки зрения на одну чашу весов положены интересы гражданского оборота, а на другую чашу – интересы конкретного лица, которое закон охраняет в тех случаях, когда его супруг начинает распоряжаться общим совместным имуществом. Л.А. Новоселова согласилась с мнением Н.Б. Щербакова о том, что проверка матримониального статуса правообладателя – это не функция Роспатента. Она высказала предположение, что возможно в будущем, когда общество будет жить в едином цифровом пространстве и базы данных органов регистрации актов гражданского состояния будут успешно совмещены с базами данных органа регистрации результатов интеллектуальной деятельности, наверное, разрешатся сегодняшние проблемы, потому что из этой совмещенной базы данных можно будет выявить не только матримониальный статус человека, но ряд других сведений о нем применительно к заключению сделки. В нынешних условиях такая информация в реестре отсутствует, поэтому участники сделки должны решать подобные вопросы на стадии заключения сделки, несмотря на признание приоритета семейного законодательства. Иными словами, это риски сторон сделки.

В письменном заключении Е.А. Павлова выразила схожее мнение. Согласно пункту 3 статьи 36 СК РФ исключительное право принадлежит супругу-автору, т.е. не входит в общее имущество супругов. С точки зрения ученой, случай, когда исключительное право является общим имуществом супругов, является наименее распространенным.

Далее Л.А. Новоселова предложила перейти к обсуждению следующего вопроса: допустима ли подача возражения против выдачи собственного патента одним из сопатентообладателей без согласия остальных сопатентообладателей?

Согласно абзацу первому пункта 2 статьи 1398 ГК РФ патент на изобретение, полезную модель или промышленный образец в течение срока его действия может быть оспорен путем подачи возражения в Роспатент любым лицом, которому стало известно о нарушениях, предусмотренных подпунктами 1–4 пункта 1 статьи 1398 ГК РФ. Данная норма, помимо учета частного интереса лица, подающего возражение, преследует также публичные интересы, заключающиеся в том, чтобы неправомерно выданные патенты не создавали препятствия развитию науки и ведению третьими лицами деятельности с использованием неохраноспособных технических решений, поэтому допускается оспаривание патентов в период срока действия любыми лицами. С учетом этого, по общему правилу, сам сопатентообладатель может подать в Роспатент возражение против собственного патента. Тем не менее подача одним из сопатентообладателей возражения против собственного патента в ущерб интересам остальных сопатентообладателей с учетом обстоятельств конкретного дела может свидетельствовать о недобросовестном поведении (подпункты 3 и 4 статьи 1, статья 10 ГК РФ). При установлении таких обстоятельств суд может отказать этому сопатентообладателю в защите или применить иные последствия, предусмотренные законом, в частности, не принимать во внимание заявление о недействительности или, вопреки воле соправообладателя, подавшего возражение, учесть изменение формулы, предложенное другим соправообладателем (пункт 2 статьи 10 ГК РФ, пункт 1 Постановления Пленума № 25).

Для комментирования поставленного вопроса слово было предоставлено Л.Л. Кирий. Она отметила, что среди специалистов Роспатента в отношении данного вопроса существуют разные мнения. Но официальная позиция Роспатента заключается в том, что в случае нарушения положений закона патент может быть оспорен любым лицом, в том числе сопатентообладателем.

М.А. Кольздорф указала, что согласно Патентному закону Германии озвученное возражение вправе подавать также любое лицо. Однако понятие «любое лицо» практикой толкуется ограничительно. Под это понятие подпадает любое третье лицо, но не сопатентообладатель. Если сопатентообладатель хочет прекратить действие патента, то у него есть возможность обратиться в патентное ведомство с заявлением о досрочном прекращении действия патента. Но для этого указанное заявление должно быть подписано всеми соправообладателями. М.А. Кольздорф сформулировала вопрос касательно российских реалий: если патентообладатель хочет прекратить действие патента, почему он не получает согласие сопатентообладателей, а идет с возражением в Роспатент? Можно ли в таком случае говорить о том, что он обходит требования закона о необходимости получения согласия соправообладателей? Если квалифицировать это как обход закона или недобросовестные действия, то согласно статье 10 ГК РФ это является недопустимым.

По мнению Л.Л. Кирий, в рассматриваемых случаях Роспатент проверяет соответствие объективных фактов требованиям закона. Если несоответствие требованиям закона заметил один из патентообладателей, то он не обязан спрашивать разрешения у сопатентообладателя. Другая ситуация, когда патентообладатель хочет прекратить действие патента, изъявляя свою волю в соответствии с нормой закона. Действительно, в таком случае необходимо согласие всех сопатентообладателей, поскольку для осуществления действия по прекращению патента проводится формальная проверка в отношении лиц, уполномоченных подавать такое заявление. Поэтому, как подчеркнула Л.Л. Кирий, нет оснований смешивать эти разные процедуры.

Соглашаясь с суждением Л.Л. Кирий, Г.Н. Черничкина заметила, что необходимо разграничивать правовые последствия признания досрочного прекращения действия патента по заявлению и подобного признания в результате несоответствия объекта условиям патентоспособности. Если в последнем случае патент признается недействительным, то это означает, что объект не подлежал правовой охране. Таким образом, объект исключается из реестра и при рассмотрении последующих заявок он не учитывается экспертизой. В случае досрочного прекращения действия патента без оспаривания правомерности объекта последний будет присутствовать в реестре. Отсюда следует, что объект будет присутствовать в новизне и в изобретательском уровне и он может быть противопоставлен вновь поданным заявкам, т.е. это разные правовые последствия. С точки зрения Г.Н. Черничкиной, запрещать сопатентообладателю подавать такое возражение равносильно запрещению признавать какой-либо объективный факт.

Л.А. Новоселова задала вопрос: можно ли квалифицировать указанные действия соправообладателя как распоряжение исключительным правом?

Г.Н. Черничкина указала, что в данном случае речь идет не о распоряжении правом, а о признании наличия объекта в правовой природе. Статьей 1232 ГК РФ предусматривается регистрация результата интеллектуальной деятельности, а регистрация возможна, когда необходимо подтвердить соответствие результата объективной реальности, например, в отношении изобретения это определяется на основании трех условий, указанных в законе.

Выражая свою точку зрения, С.И. Крупко отметила, что в анализируемом случае действительно отсутствует распоряжение исключительным правом. При распоряжении правом соправообладатели преследуют цель удовлетворения собственных интересов. При оспаривании патента данный процесс инициируется в целях защиты не только частных, но и публичных интересов. По мнению С.И. Крупко, в качестве критерия разграничения этих случаев можно использовать указанные интересы. Таким образом, иск об оспаривании патента или заявление об оспаривании патента не являются распоряжением исключительным правом.

Л.Л. Кирий обратила внимание присутствующих на то, что сведения о признанных недействительными патентах используются при экспертизе. Патент может признаваться недействительным в силу неправильного указания патентообладателя либо в силу недостаточного раскрытия изобретения. Поэтому опубликованные сведения остаются в уровне техники.

Л.А. Новоселова заметила, что в обсуждаемом случае возникает еще один процедурный вопрос. Если один из соправообладателей обращается с соответствующим заявлением в Роспатент, могут ли остальные соправообладатели каким-то образом повлиять на процедуру оспаривания патента?

Как подчеркнула Л.Л. Кирий, согласно правилам сопатентообладатели уведомляются о поступившем возражении, поэтому они вправе защищать свои интересы посредством представления отзыва или участием в публичном слушании. В то же время они могут не реализовывать свои права, а отсутствие любого из сопатентообладателей в процессе не препятствует рассмотрению возражения. Поэтому здесь все зависит от активности сопатентообладателей.

Л.А. Новоселова спросила: могут ли сопатентообладатели сохранить патент?

По утверждению Л.Л. Кирий, патент можно сохранить, если сопатентообладатели представят достаточное количество доказательств, опровергающих доводы заявителя.

Возвращаясь к ранее высказанному мнению Л.Л. Кирий, Г.Н. Черничкина подчеркнула, что в ГК РФ установлены основания, касающиеся как недействительности объекта охраны, так и недействительности документа-патента. Так, основаниями признания документа-патента недействительным является либо неуказание автора, либо неправильное указание патентообладателя. В таком случае объект остается в реестре, поскольку сам объект не оспаривается, он существует и соответствует условиям патентоспособности. Но если признается несоответствие объекта охраны условиям патентоспособности, то такого объекта в юридической природе быть не должно. Следовательно, его не должно быть и в реестре.

Взяв слово для выступления, П.С. Дергач предложил при рассмотрении данного случая учитывать вопрос добросовестности. Выступающий смоделировал ситуацию с гипотетическим добросовестным патентообладателем, который, поняв, что его патент нарушает публичные интересы, наверняка обратился бы к сопатентообладателям для совместной подачи заявления о досрочном прекращении действия патента. В то же время, если этот патентообладатель был бы недобросовестным лицом, он, наверное, утаил бы от сопатентообладателей свои намерения об аннулировании патента.

Н.Б. Щербаков возразил предыдущему выступающему. Он отметил, что добросовестность лица не гарантирует того, что все сопатентообладатели согласятся с его инициативой о подаче заявления. Н.Б. Щербаков провел аналогию с обязательственным правом. Поскольку право на патент неделимое, то в данном случае можно представить солидарную множественность на стороне кредиторов в простом обязательственном отношении. По мнению выступающего, вряд ли всерьез можно обсуждать, что заявление одного из солидарных кредиторов о признании недействительной сделки, из которой якобы возникло это требование, требует согласия других. Поэтому гипотетический патентообладатель может свободно осуществлять свое право, тем более что это не является распоряжением правом. Другое дело, по мысли Н.Б. Щербакова, если имеет место шикана. Но для такого случая существует статья 10 ГК РФ.

Опираясь на пример солидарных кредиторов, М.А. Кольздорф спросила: справедливо ли будет, если один из этих кредиторов простит долг и, таким образом, лишит остальных кредиторов права требования? По ее мнению, в обсуждаемом вопросе существует аналогичная ситуация.

Н.Б. Щербаков отметил, что здесь подразумевается не прощение долга, а недействительность основания. Патентообладатель возражает против наличия регистрации и возможности регистрации объекта.

Л.А. Новоселова пояснила, что тут вопрос о возможности подачи возражения не рассматривается, поскольку согласно закону подобное заявление может подать любое лицо. Прежде всего это сделано для охраны публичных интересов. Проблема заключается в том, что один из соправообладателей может лишить исключительного права других соправообладателей помимо их воли. При этом может иметь место шикана.

Н.Б. Щербаков указал, что даже если в данном случае Роспатент не может обеспечить применение статьи 10 ГК РФ, решение этого органа может быть обжаловано в судебном порядке. И суд может установить, что в действиях гипотетического патентообладателя усматриваются признаки злоупотребления правом.

Л.Л. Кирий подчеркнула, что поскольку при рассмотрении подобного возражения Роспатент фактически устанавливает некие объективные факты, то воля сторон здесь не имеет значения. Воля сторон принимается во внимание при уточнении самого объекта, когда есть возможность спасти патент в какой-то части. Если патент в первоначальном виде не может существовать, то патентообладатель имеет право сформулировать тот объем, в отношении которого будет выдан новый патент. С точки зрения Л.Л. Кирий, по-настоящему проблема возникает, когда податель возражения не заинтересован в сохранении патента, а оставшиеся соправообладатели хотели бы сохранить его в части. В случае отсутствия ответа от патентообладателя или наличия разногласия среди сопатентообладателей Роспатент обычно выносит решение об аннулировании патента. Но это решение может быть обжаловано в суде.

Е.Г. Авакян заметила, что в данном случае возникает вопрос: может ли суд понудить Роспатент к изменению формулы, если нет согласия среди сопатентообладателей? Суд может признать решение Роспатента недействительным, сохранить патент или прекратить действие патента, но вмешаться в деятельность Роспатента, понудив его к изменению формулы, он не может.

По утверждению Л.Л. Кирий, если суд признает действия подателя возражения недобросовестными, то ему будет отказано в защите его права, и далее можно развивать ситуацию, позволив остальным соправообладателям сформулировать новый объем прав.

Г.Н. Черничкина высказала мнение о том, что на описанную ситуацию, когда суд не может вмешиваться в деятельность Роспатента, можно взглянуть с другой позиции. На стадии рассмотрения заявки, в том числе в процессе уточнения формулы объекта, присутствует такой субъект, как заявитель, который не является равнозначным совокупности соправообладателей. Это некое лицо, указанное в заявке. Следовательно, в процессе признания объекта охраноспособным можно подразумевать, что сопатентообладателей как таковых не существует.

Л.Л. Кирий опровергла данное мнение, указав, что согласно закону между заявителем и лицом, получающим патент, ставится знак равенства. Вместе с тем в ситуации, когда оспаривается патент, сопатентообладатели существуют.

Далее Л.А. Новоселова предложила обсудить последний вопрос: имеет ли значение для определения размера доли в доходах патентообладателей количество авторов, от которых они приобрели право на получение патента?

Согласно абзацу третьему пункта 3 статьи 1229 ГК РФ доходы от совместного использования результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации либо от совместного распоряжения исключительным правом на такой результат или на такое средство распределяются между всеми правообладателями в равных долях, если соглашением между ними не предусмотрено иное. Если исключительное право на объект патентного права принадлежит нескольким правообладателям совместно, один из которых приобрел право на получение патента от нескольких авторов, то, в отсутствие соглашения об ином, при определении доли в доходах этих правообладателей, учитывается количество авторов, от которых получено право на получение патента. Поскольку первоначально авторы обладали равными правами на получение дохода (пункт 3 статьи 1229 ГК РФ), передавая свое право на получение патента, они могли передать право только на равные доли в доходах.

Выступая по обозначенному вопросу, С.И. Крупко отметила, что для нее разрешение этого вопроса оказалось наиболее сложным. В данном контексте необходимо учитывать количество «первичных» соправообладателей, т.е. тех, у кого впервые возникает исключительное право.Так, когда речь идет о служебных изобретениях, все права первоначально принадлежат автору-изобретателю, но в силу закона они могут перейти к работодателю. Таким образом, на момент возникновения исключительного права можно выявить, сколько правообладателей существует. Выступающая указала, что ГК РФ не содержит ответа на вопрос о том, можно ли отчуждать часть исключительного права. Поэтому предполагается, что исключительное право неделимо, поскольку сам объект неделим. Но поскольку закон допускает сообладание правом, часть исключительного права может переходить к наследникам, т.е. она является оборотоспособной. В Евразийской патентной конвенции (заключена в г. Москве 09.09.1994) прямо предусмотрено, что право может отчуждаться в целом либо в части. С.И. Крупко привела следующий наглядный пример. На момент возникновения исключительного права существовало три соправообладателя. Спустя время один из этих соправообладателей умер, но после себя он оставил трех наследников. Таким образом, образовалось пять соправообладателей. Если исходить из того, что исключительное право является неделимым, а доля находится в доходе, то к этим новым соправообладателям (наследникам) может перейти доля только в том размере, которая принадлежала умершему правообладателю. Выступающая призналась, что, возможно, с практической точки зрения достаточно сложно определить, какая доля в доходе принадлежала умершему правообладателю. Но в любом случае для определения доли каждого правообладателя здесь главным критерием должен выступать учет количества соправообладателей на момент возникновения исключительного права. С.И. Крупко привела другой пример, связанный с лицензионным договором. Если предположить, что какое-либо изобретение начинает использоваться по истечении пяти лет с момента заключения лицензионного договора, то в течение указанного периода времени, пока идет подготовка производственных мощностей, ни о каком доходе речи быть не может. За это время может также измениться состав соправообладателей. При условии, что данный договор был заключен на 10 лет, начиная с шестого года начинают поступать доходы и вознаграждение выплачивается, например, ежеквартально. Какова доля, сколько выплатить вознаграждения каждому из соправообладателей – можно понять, соотнеся это с той долей, которая приходилась соправообладателю либо правопредшественнику на момент возникновения исключительного права. В завершение выступления С.И. Крупко отметила, что в описанном процессе важно не допускать злоупотребления правом. Так, наследодатель-правообладатель умышленно может написать завещание в пользу 100 человек, и тогда может произойти размытие доли.

Озвучивая свою точку зрения, Е.Н. Васильева указала, что законодательство связывает возможность получения дохода, распределения его между соправообладателями с природой изначального права, которое позволяет эти доходы получать. Поскольку исключительное право принадлежит совместно, то, по общему правилу, решение по распоряжению этим правом также принимается совместно. По мнению выступающей, доходы (денежные средства) являются делимым объектом. И как бы сложно ни было, надо смотреть на основание возникновения этого права по разделению денежных средств. Е.Н. Васильева отметила, что в постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 29.05.2012 № 9 «О судебной практике по делам о наследовании» говорится, что если в состав наследства входит исключительное право, то оно принадлежит наследникам совместно. При этом доходы от использования этого права делятся между последними в соответствии с теми долями, как они определены при наследовании всего имущества.

В письменном комментарии Е.А. Павлова подчеркнула, что указанное в пункте 3 статьи 1229 ГК РФ соглашение между сообладателями права может быть заключено как до получения патента, так и после его получения. И оно может учитывать такое обстоятельство, как, например, понесенные соправообладателями расходы на приобретение прав у авторов, т.е. предусматривать зависимость между соотношением долей патентообладателей в доходах и тем, у какого количества авторов были приобретены каждым из них права на получение патента.

Подводя итог заседания, Л.А. Новоселова выразила признательность участникам за содержательное обсуждение поставленных вопросов и особую благодарность Московскому государственному юридическому университету имени О.Е Кутафина за обеспечение проведения Научно-консультативного совета при Суде по интеллектуальным правам.

 

---