М.А. Рожкова,
д.ю.н., главный научный сотрудник Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ, профессор-исследователь Балтийского федерального университета имени Иммануила Канта,
президент IP CLUB,
член Экспертного Совета Комитета Государственной Думы по информационной политике, информационным технологиям и связи

"Журнал Суда по интеллектуальным правам", № 26, декабрь 2019 г., с. 20-24

Активное внедрение цифровых технологий способствует возникновению принципиально новых нематериальных «предметов», которые в силу своей имущественной ценности годятся для того, чтобы рассматривать их в качестве объектов имущественных прав. Но на каком праве они будут принадлежать субъектам?

Как известно, в российском гражданском праве под имущественными правами, носящими абсолютный характер, принято понимать, во-первых, право собственности и иные вещные права, во-вторых, интеллектуальную собственность (интеллектуальные права)1, – как свидетельствует анализ отечественной литературы, третьего не дано (лат. tertium non datur). Вследствие этого на вновь возникающие нематериальные объекты, обладающие экономической ценностью, юристы пытаются распространить режим либо права собственности, либо интеллектуальной собственности, что находит отражение не только в выступлениях и публикациях, но и в законопроектах.

Например, проект федерального закона № 419059-7 «О цифровых финансовых активах» в первоначальной редакции ст. 1 закреплял правило, согласно которому право собственности на цифровой финансовый актив (то есть на криптовалюты и токены – «имущество в электронной форме, созданное с использованием шифровальных (криптографических) средств») должно было быть удостоверено «путем внесения цифровых записей в реестр цифровых транзакций».

Между тем новые цифровые объекты, как и ряд нематериальных объектов, не связанных с цифровыми технологиями, не втискиваются в рамки ни одной из упомянутых разновидностей абсолютных прав. Имея абсолютную природу, имущественные права на такие нематериальные объекты не могут быть отнесены к категории вещных прав, поскольку в соответствии с постулатом отечественного гражданского права объектом права собственности может выступать только индивидуально-определенная вещь (материальный предмет). Не могут права на такие объекты рассматриваться и как относящиеся к интеллектуальной собственности, поскольку эти объекты не отвечают установленным законом условиям охраноспособности.

Каким же должен быть выход из сложившейся ситуации?

На мой взгляд, неверно использовать подход, предполагающий расширение (а по сути искажение) содержания права собственности или интеллектуальной собственности с целью «охвата» ими новых явлений, и допущение применения норм вещного права, например, - к отношениям по поводу доменных имен или игровой валюты. Равным образом сложно поддержать и периодически звучащие предложения о концептуальном пересмотре сложившихся доктринальных постулатов. В частности, трудно согласиться с выводом, что «не право собственности является частным случаем вещного права, а, наоборот… вещное право является частным случаем права собственности»2, и выводимой отсюда идеей «распространить отношения собственности вообще и частной собственности в частности на объекты и права интеллектуальной собственности как составные части имущества»3.

По-моему, сегодня является очевидной потребность в глубокой доктринальной разработке категории «имущественное право», которая охватывает не только вещные и исключительные права, но и права на разнообразные нематериальные объекты, не относящиеся к объектам интеллектуальной собственности. При этом первым шагом должно стать признание существования в системе абсолютных прав помимо вещных и интеллектуальных еще одной разновидности имущественных прав – имущественных прав на новые нематериальные объекты4.

Наименование этой группы прав – имущественные права на новые нематериальные объекты – в определенной мере условно, но именно такое наименование позволяет разрабатывать эту разновидность прав, без привязки к какой-либо общей (объединяющей) отличительной черте изучаемых явлений и охвата для целей исследования всевозможных нематериальных объектов, имеющих не только цифровую форму.

В обоснование правильности избранного пути следует отметить, что в отечественном праве уже установлены гражданско-правовые режимы для отдельных объектов, которые не подпадают ни под понятие вещи, ни под понятие объекта интеллектуальных прав. То есть существование иных (кроме права собственности и интеллектуальных прав) имущественных прав на нематериальные объекты легально закреплено.

Речь прежде всего идет о праве на имя и псевдоним, в отношении которых в ст. 19 ГК установлена возможность не только их использования самим субъектом, но и распоряжения правами на них путем предоставления права их использования другим лицам в творческой, предпринимательской и иной экономической деятельности. В качестве другого примера можно вспомнить, что п. 1 ст. 152.1 ГК допускает использование изображения гражданина после его смерти супругом и детьми, а при их отсутствии – родителями, что позволяет рассматривать изображение гражданина как объект имущественных прав.

Здесь же должна быть упомянута и деловая репутация, которая изначально была отнесена в ст. 150 ГК к нематериальным благам, что, по всей видимости, стало атавизмом советского цивилистического наследия (и явно нуждается в исправлении). Причем даже сам ГК демонстрирует отход от такого понимания: в последующих разделах Кодекса за репутацией уже признается полноценное имущественное значение. Это вытекает, в частности, из п. 2 ст. 1027 ГК о договоре коммерческой концессии, в котором предусматривается право использования одной стороной (пользователем) деловой репутации другой стороны (правообладателя). Позиция признания за деловой репутацией экономической значимости прослеживается и в п. 1 ст. 1042 ГК, согласно которому товарищ вправе вносить в общее дело не только деньги, иное имущество, знания, навыки и умения, но и деловую репутацию, деловые связи.

Таким образом, анализ действующего законодательства подтверждает факты установления различных правовых режимов для некоторых нематериальных объектов, и этот процесс начинает набирать обороты (например, создается специальный правовой режим криптовалюты и других цифровых финансовых активов). И здесь нельзя не вспомнить слова Е.А. Суханова: «Различные виды имущественных прав связаны с установлением для отдельных видов имущества – объектов гражданских прав – особого гражданско-правового режима. Разумеется, такой режим в действительности устанавливается не для самих объектов, а для лиц, совершающих с ними юридически значимые действия. Но различные объекты гражданских прав в этом своем качестве отличаются друг от друга именно своим правовым режимом, а не физическими или экономическими свойствам, а особенности такого режима формируются в виде тех или иных разновидностей имущественных (гражданских) прав»5.

Изучение легально закрепленных гражданско-правовых режимов позволило заключить, что в отсутствие единого доктринального стержня устанавливаемые для различных нематериальных объектов правовые режимы решают частные, нередко сиюминутные задачи и характеризуются явной фрагментарностью, что при возникновении споров выливается в сложности правоприменения. Яркий тому пример – споры о правах на псевдонимы исполнителей (в частности: Димы Билана, Егора Крида, Кристины Си), возникающие между продюсерскими компаниями и исполнителями в случае расторжения или окончания связывающего их контракта. При том, что упоминавшаяся ст. 19 ГК РФ закрепляет право на псевдоним за его носителем, наделяя именно его возможностью предоставлять право использования этого псевдонима другим лицам, судебные органы нередко склоняются к тому, чтобы поддерживать продюсерские компании, которые предоставляют исполнителям право использовать псевдоним в своей творческой деятельности, а в случае расторжения контракта возвращают этот псевдоним себе (иногда со ссылкой на то, что псевдоним является интеллектуальной собственностью компании).

Создание полноценного гражданско-правового режима для новых нематериальных объектов, на мой взгляд, требует четкости при определении содержания возникающих имущественных прав, складывающихся из правомочий правообладателя. Учитывая, что разбираемые новые объекты имеют нематериальную природу, общепризнанная «триада» правомочий собственника вещи – владение, пользование и распоряжение – бесспорно, неприменима для определения предоставленных правообладателю нематериального объекта правовых возможностей. Применительно к объектам интеллектуальной собственности – исходя из их нематериальной природы – мной в 2013 г. была выдвинута идея о необходимости выделять в исключительном праве три правомочия: обладание исключительным правом, использование объекта интеллектуальной собственности и распоряжение исключительным правом6. Как показали проведенные исследования, предложенная мной градация правомочий применима ко всем носящим абсолютный характер имущественным правам на нематериальные объекты.

Таким образом, содержание носящего абсолютный характер имущественного права на нематериальные объекты складывается из правомочий:

1)

обладания абсолютным правом на нематериальный объект, означающего возможность для управомоченного субъекта (правообладателя) иметь в распоряжении имущественные права на этот объект и соответственно требовать должного поведения от обязанных лиц;

2)

использования самого этого объекта, понимаемого как возможность для правообладателя (обладателя абсолютных прав) осуществлять самостоятельные действия по практическому применению этого объекта;

3)

распоряжения абсолютным правом на нематериальный объект, подразумевающего для правообладателя возможность (1) отчуждать права на этот объект в полном объеме и (или) (2) предоставлять другому лицу возможности по использованию этого объекта на условиях, определенных договором.

Как показывает практика, все правовые возможности, предоставляемые правообладателю нематериального объекта, охватываются обозначенной «триадой», а специфика некоторых возможностей свидетельствует лишь о разнообразии форм их реализации.

Например, применительно к имени и псевдониму можно выделить такие правомочия:

(1)

обладание абсолютным правом на свой псевдоним или свое имя (включающее фамилию, имя отчество), не исключающее возможности для других лиц носить такое же имя;

(2)

использование своих имени и псевдонима в своей деятельности, в том числе творческой;

(3)

распоряжение абсолютным правом на свои имя и псевдоним, допускающее возможность предоставить право их использования другому лицу (на условиях, определенных соответствующим договором), но не полное отчуждение этих прав.

В отношении доменных имен содержание имущественного права будет, безусловно, иным, включая следующие правомочия:

(1)

обладания правом на доменное имя, означающее возможность для правообладателя иметь права в распоряжении и требовать должного поведения от обязанных лиц;

(2)

использования доменного имени, подразумевающее, что правообладатель может осуществлять действия по практическому применению домена, в частности, создавать поддомены; размещать на домене или поддоменах сайты; создавать почтовые ящики, связанные с доменом или его поддоменами; размещать рекламу на доменах, не используемых под сайты; парковку доменов и т.д.

(3)

распоряжения правами на доменное имя, которое может быть реализовано путем: отказа от прав на доменное имя, что влечет исключение из соответствующего реестра доменных имен сведений об обладателе прав на конкретное доменное имя и прекращение у него прав на этот домен; отчуждения прав (уступки прав) на доменное имя, предполагающее заключение обладателем прав на доменное имя с другим лицом соглашения, которое становится основанием для внесения в реестр доменных имен изменений и влечет за собой переход прав на доменное имя от первого лица ко второму; предоставления иному лицу права использовать доменное имя на условиях, предусмотренных соответствующим договором, что не предполагает переход (передачу) прав на доменное имя от одного лица к другому.

Важно заметить, что ст. 128 ГК, содержащая открытый перечень объектов гражданских прав, создает правовую основу для признания имущественных прав, носящих абсолютный характер, на такие экономические активы, которые прямо не упомянуты в отечественном законодательстве либо мельком упоминаются в законе применительно к другим правовым ситуациям, и таких, которые урегулированы в отечественном законодательстве, но в доктрине не были соответствующим образом классифицированы. Сложность исследовательской задачи состоит в том, чтобы своевременно «разглядеть» вновь возникший нематериальный объект, приобретший экономическую значимость и в связи с этим нуждающийся в установлении специального гражданско-правового режима.

Например, в настоящее время за информацией многие правоведы не признают значение самостоятельного объекта гражданских прав, в большинстве случаев исходя лишь из того, что она была исключена из перечня объектов гражданских прав в связи с введением в действие части четвертой ГК (см. ст. 17 Федерального закона от 18 декабря 2006 № 231-ФЗ «О введении в действие части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации»). Между тем в условиях, когда информация является главным ресурсом в парадигме информационного общества, нет смысла отрицать за ней экономическую значимость7. Информация сегодня представляет собой один из самых важнейших нематериальных объектов имущественных прав, нуждающихся в тщательной теоретической проработке и создании соответствующего гражданско-правового режима.

Завершая настоящую статью, хотелось бы обратить внимание на то, что разработке гражданско-правовых режимов для новых нематериальных объектов имущественных прав должно предшествовать установление характера этих прав – относятся они к числу абсолютных или относительных. Практическая значимость такого разграничения объяснялась, в частности, В.С. Емом потребностью в создании различных мер гражданско-правовой защиты: «…При нарушении абсолютного права меры защиты и ответственности могут быть применены к любому нарушителю, а при нарушении относительного права может отвечать только строго определенное лицо, обязанное своими действиями удовлетворять интересы управомоченного»8.

Так, по результатам проведенных изысканий был сделан вывод о том, что отношения по поводу игрового имущества и игровой валюты (в рамках многопользовательских онлайн-игр) есть отношения относительные, а не абсолютные9. Заключая соглашение, пользователь многопользовательской онлайн-игры вступает в договорные отношения с правообладателем / оператором игры, который принимает на себя обязательство предоставлять игроку доступ к функционалу своего информационного продукта в целом, включая возможность приобретать, пользоваться и распоряжаться игровым имуществом в соответствии с правилами игры. Таким образом правообладатель / оператор онлайн-игры становится исполнителем по договору возмездного оказания услуг, а игрок – заказчиком, что позволяет распределить между ними сферы ответственности. При этом Е.А. Останина обращает внимание на то, что подобные соглашения надо рассматривать в качестве потребительских10, это позволяет применять к возникающим правоотношениям законодательство о защите прав потребителей.

Подводя итоги, хотелось бы отметить, что правовое регулирование только тогда может быть эффективным, когда оно основывается на тщательных доктринальных разработках. В отсутствие таковых предлагаемые законодательные новации не встраиваются в существующую правовую систему и не позволяют полноценно охранять и защищать права заинтересованных лиц.