Для цитирования:

Рожкова М.А. Правовые аспекты введения в гражданский оборот и коммерциализации интеллектуальной собственности//Журнал Суда по интеллектуальным правам. Декабрь 2023. N 4 (42). С. 28-39.
DOI: 10.58741/23134852_2023_4_3

Rozhkova M.A. Legal aspects of introduction into civil-law transactions and commercialization of intellectual property//Zhurnal Suda po intellektual'nym pravam. December 2023. N 4 (42). Pp. 28-39. (In Russ.).
DOI: 10.58741/23134852_2023_4_3

 

Понятие «гражданский оборот» вошло в российский юридический обиход достаточно давно и изначально применялось скорее для обозначения вообще сферы действия гражданского права. В советский период развития отечественной цивилистики эта сфера несколько сузилась, ибо оборот существенно ограничивался различного рода циркулярами и запретами, проистекающими из принципа «мы ничего «частного» не признаем»1,тогда как само понятие сохраняло свое широкое значение.

При этом, как подчеркивает А.В. Захаркина, российской доктриной дореволюционного и советского периодов было выработано два основных концептуальных подхода к пониманию гражданского оборота – как совокупности юридических фактов и как совокупности отношений, тогда как современные правовые исследования содержат авторские концепции, уже не слишком укладывающиеся в рамки указанной дихотомии2.

Ю.В. Виниченко, систематизируя в своей книге взгляды ученых-правоведов на гражданский оборот, подразделяет их на две большие группы с выделением ряда подгрупп.

К первой группе она относит понимание гражданского оборота как совокупности: (1) сделок; либо (2) актов распоряжения; либо (3) всех юридических фактов; либо (4) общественных (фактических) отношений; либо (5) гражданских правоотношений; либо (6) только обязательственных отношений; либо (7) всех имущественных отношений; либо (8) юридических фактов и правоотношений; либо (9) норм и учреждений; либо (10) случаев смены правообладателя.

Ко второй – трактовку гражданского оборота как перехода от одного лица к другому: (1) субъективных прав (и обязанностей); либо (2) объектов гражданских прав; либо (3) и субъективных прав, и объектов гражданских прав3.

Возражая против толкования гражданского оборота как совокупности, прежде всего надо отметить следующее. Исходя из семантического значения слова «оборот», понимаемого прежде всего как «движение» / «динамика» / «процесс», неверно раскрывать понятие гражданского оборота через слово «совокупность», поскольку с позиций семантики основной смысл совокупности – это статика, а не движение: «общая сумма» / «соединение». В этих условиях не вызывает удивления, что Ю.В. Виниченко, анализируя гражданский оборот в контексте онтологического порядка, характеризует его не как совокупность различных элементов, а как «иерархически организованное множество – целостность, т. е. как систему»4, а А.В. Захаркина предлагает определять гражданский оборот как динамическую систему результатов совершения действий5.

Но еще более важным представляется другое. Все обозначенные выше идеи понимания гражданского оборота как совокупности неких явлений переносят нас в область правовых институтов, которые так или иначе уже разработаны в гражданском праве. Например, определение гражданского оборота как совокупности юридических фактов перенаправляет к теории юридических фактов, заставляя задуматься, может ли здесь идти речь о каком-то новом, отличающемся явлении либо слово «совокупность» тут имеет лишь вспомогательное значение, позволяя обозначить некую общность юридических фактов – значительную по объему, но толком не увязанную. Аналогичного заключения заслуживает и толкование гражданского оборота как совокупности правоотношений: вряд ли есть основания говорить здесь о новой разновидности правоотношений – это явно «старые» правоотношения, объединяемые между собой по не слишком определенному критерию. Сказанное обосновывает серьезные сомнения в самой возможности рассматривать гражданский оборот в качестве самостоятельной правовой категории.

Далее надо признать, что и понимание гражданского оборота как перехода (объектов / прав) тоже представляется неверным. Это обусловлено тем, что, как уже указывалось выше, суть гражданского оборота состоит в движении: например, В.А. Белов отмечает, что «понятие гражданского оборота должно обнимать собою совокупность процессов и явлений, приводящих к динамике гражданских отношений»6. В то же время собственно переход (объектов или прав) от одного лица к другому представляет собой результат упомянутых процессов и явлений, что не позволяет уравнивать его с самим оборотом-движением (вследствие чего надо признать, что указанное выше определение гражданского оборота как динамической системы результатов совершения действий содержит внутреннее противоречие).

Изложенное, на мой взгляд, дает все основания возражать против трактовки гражданского оборота как совокупности каких бы то ни было правовых явлений, равно как и против приравнивания его к переходу (прав или объектов) от одного лица к другому.

Для целей определения существа гражданского оборота мной было решено проанализировать его в контексте сопряжения с экономическим оборотом, опираясь при этом на упрощенное представление экономики – экономическую модель кругооборота доходов (англ. Circular Flow Model).

Кругооборот доходов представляет собой такую экономическую модель, в рамках которой основные виды обмена представлены в виде потоков денег, товаров, услуг и т.д. между разными экономическими агентами. В рамках современной пятисекторной модели кругооборота доходов7 принято выделять следующих агентов:

(1)

лица или домохозяйства, которые тратят получаемый доход на товары и услуги (потребление);

(2)

производственный сектор, который получает доходы от расходов домохозяйств и тратит получаемые доходы на производство;

(3)

государственный сектор, собирающий доход в виде налогов и расходующий доходы на государственные нужды;

(4)

иностранный (внешний) сектор, получающий доход за счет экспорта национальных товаров / услуг и расходующий его на приобретение импорта;

(5)

финансовый сектор, включающий банки и небанковские организации, которые получают доходы от кредитования и расходуют их на выдачу займов.

Вследствие этого можно утверждать, что понятием «экономический оборот» охватывается:

(1)

имущественный оборот, осуществляемый гражданами посредством сделок и иных действий, влекущих изменения в их имущественной сфере;

(2)

коммерческий оборот, подразумевающий обращение денег, товаров и услуг, участниками которого становятся лица, нацеленные на получение прибыли;

(3)

бюджетно-налоговая и таможенно-тарифная экономическая деятельность государства;

(4)

экспортно-импортный оборот;

(5)

финансовый оборот.

Более того, наряду с легальным экономическим оборотом признается существование и оборота нелегального – незаконный оборот наркотических средств или психотропных веществ; нелегальный финансовый оборот (с использованием финансовых пирамид, нелегального кредитования, нелегального оказания брокерских, дилерских и других финансовых услуг и т.д.) и проч.

В этих условиях можно заключить, что понятие «гражданский оборот» нет оснований рассматривать в качестве основополагающей правовой категории – его введение объясняется прагматической целью обозначить сферу действия гражданского права применительно к экономическому обороту. Иными словами, данное понятие призвано обозначить ту часть легального экономического оборота, в рамках которой сфера общественных отношений подпадает под регулирование норм гражданского права (имущественный и коммерческий оборот).

Сформулированное в настоящей работе понимание не противоречит положению п. 1 ст. 129 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ), по смыслу которого гражданский оборот подразумевает правовую возможность отчуждения объектов гражданских прав и их переход от одного лица к другому иным образом, если эти объекты не ограничены в обороте. Однако само это положение нуждается в дополнительных комментариях с учетом в том числе бурных дискуссий, ведущихся в отношении объектов гражданских прав и объектов гражданского оборота8, а также серьезнейшей проблемы неразграничения объекта с правом на него.

Ученые-правоведы неоднократно писали о чрезвычайно распространенной ошибке отождествления права собственности с его объектом – материальной вещью9. При этом, в частности, Д.Д. Гримм подчеркивал, что смешение, произошедшее из обыденного понимания права собственности (в быту «никто не говорит: на эту книгу я имею право собственности, а все говорят: это моя книга»10), изначально не было замечено римскими юристами и впоследствии глубоко укоренилось несмотря на его логическую несообразность и научную несостоятельность. А Ю.С. Гамбаров признавал: «Собственность до такой степени отождествляется и сливается с вещью, которая служит ее предметом, что подмена одного понятия происходит сама собой, и мы говорим о вещи, когда следовало бы говорить о правах на нее»11.

Итогом подобного недопонимания, проникшего из бытовой сферы в сферу юридическую, стало то, что отчуждение собственником права собственности на конкретную вещь и переход этого права от одного лица к другому с передачей самой этой вещи именуется обычно «распоряжением собственностью». То есть, как признает Е.А. Суханов, в бытовом понимании право собственности в соединении с вещью рассматривается как самостоятельная, особая ценность12. Причем эта особая ценность, в обиходе именуемая «собственностью», упоминается не только в юридических публикациях и выступлениях, но, увы, и в самом ГК РФ (см., например, гл. 16 «Понятие и основания возникновения общей собственности» и др.).

Можно констатировать также, что результатом смешения собственности с вещью, проистекающего из обыденного понимания права собственности, стало неразличение понятий «отчуждение», «переход», «передача». В результате, как свидетельствует современная периодика, а также, в частности, упоминавшийся п. 1 ст. 129 ГК РФ, допускается и отчуждение вещи, и переход объектов от одного лица к другому, и передача прав.

Между тем, как мной обосновывалось ранее13, под «отчуждением» следует подразумевать распоряжение правами (а не «предметами»), а под «переходом» – прекращение прав у лица, их отчуждающего, и возникновение – у приобретателя. В свою очередь термин «передача» применим именно и только к материальным предметам, которые можно передать фактически. Иными словами, упоминание «отчуждения» и «перехода» предполагается по отношению к правам, «передачи» – по отношению к вещам.

Здесь же, наверное, надо предостеречь юристов от использования выражения «участвует в обороте» в отношении объектов. Дело в том, что участвовать в обороте могут только субъекты права (физические и юридические лица), что прямо вытекает из п. 1 ст. 2 ГК РФ. Материальные объекты и имущественные права на них могут быть введены в оборот, находиться в обороте и изыматься из оборота.

Переходя к проблематике интеллектуальной собственности, надо констатировать, что вслед за «собственностью» в обыденном понимании происходит отождествление интеллектуальных прав с самими объектами этих прав. То есть обозначенное бытовое понимание права собственности, к сожалению, и здесь дало свои плоды, что нашло прямое отражение в ГК РФ, в ст. 1225 которого под «интеллектуальной собственностью» понимаются нематериальные объекты интеллектуальных прав, в то время как во всех развитых юрисдикциях этим термином обозначаются именно права14.

Вследствие сказанного юристам не всегда удается провести разграничение между интеллектуальным правом и его объектом, поэтому объектами договоров становятся, в частности, литературные или художественные произведения, базы данных и компьютерные программы, тогда как, бесспорно, следует говорить о правах на такие объекты.

Ситуация осложняется тем, что в силу прямого указания п. 4 ст. 129 ГК РФ сами объекты интеллектуальных прав (результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации) не могут отчуждаться или иными способами переходить от одного лица к другому – закон прямо устанавливает такую возможность только для прав:

(1)

исключительных или прав использования – на объекты интеллектуальных прав;

(2)

права собственности либо обязательственных прав – на материальные носители интеллектуальной собственности.

С учетом этого неверны довольно часто встречающиеся и в литературе, и в выступлениях утверждения о допустимости введения в гражданский оборот самих объектов интеллектуальной собственности.

В развитие сказанного с учетом положений п. 4 ст. 129, ст. 1233 ГК РФ можно заметить, что понятием «распоряжение исключительными правами» охватывается, во-первых, отчуждение этих прав, влекущее переход этих прав от одного лица к другому (ст. 1234 ГК РФ), и, во-вторых, носящее срочный характер предоставление права использования объекта интеллектуальной собственности (ст. 1235 ГК РФ). И снова не идет и речи про передачу объектов интеллектуальной собственности: их нематериальность (неовеществленность) является свойством, которое выступает безусловным препятствием для их фактической передачи – сам объект интеллектуальных прав попросту невозможно передать физически. Вместе с тем видится вполне допустимой передача материального носителя, содержащего объект интеллектуальных прав: в условиях современных реалий это может быть, например, жесткий диск или флеш-накопитель, на котором в электронной форме воспроизведен объект интеллектуальных прав.

Изложенное позволяет констатировать, что введение в гражданский оборот различается для прав, вещей и нематериальных объектов:

(1)

совершение сделки или иного действия может повлечь отчуждение и переход прав;

(2)

если объектом прав выступает материальная вещь, потребуется передача этой вещи;

(3)

если объектом прав выступает объект интеллектуальной собственности, то допустима передача опять-таки материального предмета – вещи, в которой воплощен этот объект (материального носителя).

Тезис о недопустимости введения в гражданский оборот объектов интеллектуальных прав может встретить возражения, которые будут обосновываться положениями ГК РФ, решающими вопросы исчерпания права. Например, ст. 1272 ГК РФ устанавливает правило, согласно которому в ситуации, когда оригинал или экземпляры произведения правомерно введены в гражданский оборот на территории Российской Федерации путем их продажи или иного отчуждения, дальнейшее распространение оригинала или экземпляров произведения допускается без согласия правообладателя и без выплаты ему вознаграждения, за исключением случая, предусмотренного ст. 1293 ГК РФ.

Между тем законодателя здесь можно обвинить в недостаточной тщательности (точности) при изложении правовой нормы, но ее содержание ничуть не вступает в противоречие со сказанным ранее.

Проблема в том, что даже юристы довольно часто затрудняются в отграничении неовеществленных объектов интеллектуальных прав от их материальных носителей. В большей степени проблема отождествления нематериального объекта и его материального носителя характерна для сферы объектов авторских прав, ярким примером которых является путаница произведений и предметов искусства15.

Даже разграничение «обычных» объектов нередко вызывают затруднения, примером чему служат книга и картина, наиболее часто упоминаемые в качестве объектов интеллектуальных прав. Между тем, если мы говорим о книге, то объектом интеллектуальных прав здесь является литературное произведение – выражение идей, эмоций, образов автора этого произведения (в виде романа, поэмы, сказки и проч.), а материальным носителем этого произведения выступает как раз-таки бумажный томик, являющийся вещью. Сложнее провести четкое разграничение применительно к картине: собственно, сама картина в раме – это материальный носитель (вещь), тогда как объектом интеллектуальных прав является (нематериальное) художественное произведение, отражающее настроение, идеи, образы художника и «зафиксированное» на этой картине для целей его восприятия другими людьми.

Материальное воплощение авторского произведения необходимо прежде всего для установления его правовой охраны в качестве объекта интеллектуальной собственности: как известно, для получения авторско-правовой охраны произведение должно быть выражено в объективной форме, которая предполагает возможность его восприятия другим человеком (объективировано)16. И, разумеется, в качестве устойчивой формы авторских произведений будет рассматриваться именно материальный носитель17 (а не устное воспроизведение произведения, при котором факт объективизации есть, а материальный носитель отсутствует).

В этих условиях значимым является то, что законодатель различает два варианта материального воплощения объектов интеллектуальных прав: материальные носители делятся, во-первых, на оригиналы (подлинники), как правило представляющие собой индивидуально-определенные вещи, и, во-вторых, на экземпляры (копии), которые могут быть как индивидуально-определенными, так и родовыми вещами. Причем общеизвестны различные подходы к оценке этих видов материальных носителей: оригинал картины (произведения изобразительного искусства), как правило, обладает большей ценностью, нежели копия с него, однако как оригинал, так и копия картины представляют собой материальные носители – индивидуально-определенные вещи. И например, автограф известного писателя (то есть собственноручный авторский рукописный текст), являясь индивидуально-определенной вещью, несомненно, более ценен, нежели распечатанные на принтере копии того же литературного произведения, которые можно отнести к родовым вещам.

Изложенное позволяет заключить: в ст. 1272 ГК РФ упоминается введение в гражданский оборот материальных носителей, но не самих объектов интеллектуальной собственности.

Термин «коммерциализация» прочно вошел в юридический обиход, используется в законодательных и иных нормативно-правовых актах, а в некоторых из них получает легальные дефиниции.

В частности, в ст. 2 Федерального закона от 23 августа 1996 г. № 127-ФЗ «О науке и государственной научно-технической политике» (далее – Закон о науке), содержащей основные понятия, применяемые в этом законе, дана дефиниция понятия «коммерциализация научных и (или) научно-технических результатов» – она определена как «деятельность по вовлечению в экономический оборот научных и (или) научно-технических результатов». В статье 2 Федерального закона от 28 сентября 2010 г. № 244-ФЗ «Об инновационном центре "Сколково"», собирающей основные понятия, употребляемые в этом законе, понятие «коммерциализация результатов исследовательской деятельности» раскрывается как «деятельность, направленная на вовлечение в экономический оборот результатов, полученных при осуществлении исследовательской деятельности, а также результатов интеллектуальной деятельности, права на которые получены от иных лиц, если получение указанных прав необходимо для осуществления исследовательской деятельности и вовлечения в экономический оборот результатов, полученных при осуществлении исследовательской деятельности».

Очевидно, что в процитированных нормах акцентируется внимание на процессе – деятельности по введению в экономический оборот результатов интеллектуального (творческого, научного, исследовательского и тому подобного) труда. Подобное понимание представляется неверным, даже если оставить без внимания допускаемую в этих дефинициях возможность введения в оборот самих объектов интеллектуальной собственности – результатов интеллектуальной деятельности, о недопустимости чего говорилось выше.

Поясняя сделанное заключение, прежде всего хотелось бы заметить, что дефиниции коммерциализации, встречающиеся в отечественной юридической литературе, вовсе не столь просты и однолинейны. Например, в книге О.А. Рузаковой и А.В. Демкиной упоминаются авторские определения, в которых коммерциализацию интеллектуальной собственности предлагается понимать как «деятельность по введению в оборот с целью получения прибыли», как «продажу исключительного права интеллектуальной собственности на договорной основе», как «любой деятельности, которая направлена на получение дохода от использования результатов научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ», как «процесса вовлечения объектов интеллектуальной собственности в экономический оборот, использование интеллектуальной собственности в хозяйственной деятельности предприятий»18. И этому многообразию тоже должно быть дано объяснение.

Как известно, слово «коммерциализация» этимологически восходит к латинскому слову commercium19, которое традиционно переводится как «торговля», «торговый промысел». Но сегодня коммерцию явно нельзя уравнивать с торговлей.

Как обоснованно указывает С.Г. Воронцов, широкое понимание сферы коммерции сложилось еще в отечественном дореволюционном праве, и, в частности, этой позиции придерживался отец российского торгового права П.П. Цитович20: «Прекрасно представляя себе сам процесс осуществления этого вида экономической деятельности, он относил к особому роду торговли еще и все то, что так ли иначе способствует совершению торговых операций: перевозку (транспорт) и экспедицию; организацию торговых площадок, способствующих осуществлению торговых операций (деятельность рынков, ярмарок и бирж); страхование имущества и лиц»21.

В советский период развития отечественного права слова «коммерция», «коммерческий» были почти исключены из употребления, а если и употреблялись, то скорее в негативном ключе, – как нечто чуждое социалистической экономике, социалистическому строю. Впоследствии исследуемое понятие стало применяться прежде всего в качестве антипода государственного.

К настоящему времени понятие «коммерция» не только вернулось в обиход, но и получило легальное закрепление в российском законодательстве: по смыслу ст. 50 ГК РФ коммерция рассматривается в ее широком значении – как деятельность, в качестве основной цели преследующая извлечение прибыли. Такое понимание вполне укладывается в актуальную трактовку исследуемого термина – по крайней мере World Trade Organization (WTO) следует подобному (широкому) толкованию коммерции, включая электронную коммерцию (англ. e-commerce), которую предлагается понимать как «производство, распространение, маркетинг, продажу или доставку товара или услуги электронным способом»22.

Примечательно, что коммерция определена в нашем законе гораздо шире предпринимательства, под которым в ст. 2 ГК РФ понимается «самостоятельная, осуществляемая на свой риск деятельность, направленная на систематическое получение прибыли от пользования имуществом, продажи товаров, выполнения работ или оказания услуг». Это подтверждает тезис, что коммерция может иметь место и в тех случаях, когда лицо не осуществляет предпринимательскую деятельность. И самым удачным примером этого становится случай разработки сотрудниками вуза технического решения, которое может быть успешно использовано в производстве: отчуждая исключительные права на такой (служебный) объект интеллектуальной собственности, вуз не становится на тропу предпринимательства, но выступает в роли коммерсанта. Равным образом автор литературного произведения, заключая долгосрочный лицензионный договор с издательством, не делается предпринимателем, но определяющий признак коммерции – нацеленность на получение дохода – в его поведении явно присутствует. Создание условий для получения доходов в обоих обозначенных случаях является коммерциализацией интеллектуальной собственности.

Таким образом, надо сделать важный в рамках настоящей работы вывод: коммерциализацию нельзя понимать как деятельность по введению в экономический оборот результатов интеллектуального (творческого, научного, исследовательского и тому подобного) труда, поскольку это – по сути, результат подобной деятельности. Иными словами, коммерциализация есть не процесс, а результат усилий для получения легальных доходов от интеллектуальной собственности: обеспечена доходность – интеллектуальная собственность коммерциализирована; не созданы реальные условия для получения доходов – нет и оснований вести речь о коммерциализации.

В целом не противоречит изложенному и понимание коммерциализации как разгосударствления (приватизации) государственных предприятий, которое нашло отражение, в частности, в указах Президента РФ от 25 ноября 1991 г. № 232 «О коммерциализации деятельности предприятий торговли в РСФСР» и от 28 ноября 1991 г. № 240 «О коммерциализации деятельности предприятий бытового обслуживания населения в РСФСР». Комментируя это явление, А.Л. Маковский обозначал его как «децентрализацию собственности»: «Огромный массив имущества, главным образом производительного назначения, сосредоточенный в руках одного собственника – государства, стал переходить к множеству отдельных лиц. Этот переход, начало которому положил “выкуп” арендных предприятий, осуществлялся различными способами (путем правомерной и незаконной передачи, отчуждения и захвата, дарения и присвоения и т. д.) и первоначально был назван новым словом “разгосударствление”»23. Соглашаясь с этим мнением, отмечу, что в рамках существующего правового поля коммерциализация может становится результатом только правомерных действий.

Вследствие сказанного важно понимать, каким (легальным) образом можно получать доход от интеллектуальной собственности. И здесь необходимо учесть следующее.

В отличие от права собственности, в рамках которого в отечественной доктрине принято выделять три правомочия – владение, пользование, распоряжение – для объектов интеллектуальных прав исключена возможность владения («держания») и распоряжения объектом. С учетом этого и в развитие выводов В.А. Дозорцева24 мной была выдвинута идея о необходимости выделения в исключительном праве трех других правомочий25. К ним следует отнести:

во-первых, обладание абсолютным правом на объект интеллектуальных прав, что означает возможность для управомоченного субъекта иметь в распоряжении исключительные права на этот объект и, в частности, осуществлять действия по введению в гражданский оборот этих прав, требовать должного поведения от обязанных лиц;

во-вторых, использование самого объекта интеллектуальных прав, которое подразумевает возможность для правообладателя осуществлять самостоятельные действия по практическому применению этого объекта;

в-третьих, распоряжение абсолютным правом на объект интеллектуальных прав, что предполагает как возможность отчуждения исключительных прав на этот объект в полном объеме, так и предоставления другому лицу права использования этого объекта на согласованных сторонами условиях.

Сказанное позволяет акцентировать внимание на том, что создание объекта интеллектуальной собственности влечет за собой возникновение правообладания (обладание абсолютными правами на этот объект): так, написание литературного произведения, разработка дизайна, создание компьютерной программы – это первопричина возникновения авторских прав. Для целей коммерциализации появившейся интеллектуальной собственности необходима реализация двух остальных правомочий – распоряжение правами на созданный объект или использование самого этого объекта с целью получения дохода.

С учетом изложенного под коммерциализацией интеллектуальной собственности следует понимать:

-

во-первых, введение исключительных прав в экономический оборот с целью получения дохода (распоряжение исключительными правами с целью получения дохода). В сфере гражданского оборота это может быть отчуждение исключительных прав на тот или иной объект интеллектуальной собственности (в том числе созданный при исполнении договоров НИОКТР или по договору авторского заказа); предоставление другому лицу права использования соответствующего объекта интеллектуальной собственности на условиях исключительной или неисключительной лицензии; передача исключительного права в рамках договора коммерческой концессии; залог интеллектуальной собственности; внесение интеллектуальных прав в уставный / складочный капитал юридического лица; договор доверительного управления интеллектуальной собственностью и проч. Кроме того, как обоснованно подчеркивает Н.В. Щербак, нет никаких препятствий для заключения смешанных договоров, подразумевающих сочетание, например, возмездного оказания услуг в цифровой среде в сочетании с предоставлением права использования того или иного объекта интеллектуальных прав26. В развитие сказанного нельзя не упомянуть возможность введения в гражданский оборот и так называемых иных прав, например, в силу ст. 772 ГК РФ заказчику может перейти право на получение патента. Здесь же нельзя не коснуться дискуссии о необходимости пересмотра позиции о неотчуждаемости интеллектуальных прав, относящихся к сфере личности автора: сегодня на обсуждение вынесена идея сохранения неотчуждаемости лишь права авторства с допущением введения в гражданский оборот других личных неимущественных прав (права следования, права на обнародование и т.д.), что, в общем-то не вступает в противоречие общим положениям ГК РФ27.

-

во-вторых, использование результатов интеллектуальной деятельности самим правообладателем с целью получения дохода (использование самого объекта интеллектуальных прав). Например, созданные объекты могут быть использованы правообладателем в собственном производстве (если это, например, изобретение, полезная модель или компьютерная программа). Их внедрение может позволить правообладателю ввести в оборот новый (инновационный) продукт. И таким образом, в экономический оборот поступят не исключительные права, но продукты (товары, услуги), в которых реализован тот или иной объект интеллектуальной собственности. Причем это могут быть и физические, и цифровые товары или услуги.

Предлагаемое понимание коммерциализации, на мой взгляд, полностью соответствует позиции World Intellectual Property Organization (WIPO), которая подчеркивает, что оценка стоимости интеллектуальной собственности должна строиться на подсчетах будущей экономической выгоды от использования объектов интеллектуальной собственности путем их воспроизведения (интеграции) в выпускаемом продукте; отчуждения интеллектуальных прав или предоставление права использования (на основании лицензии); а кроме того, повышения барьеров для входа на рынок или снижения угрозы появления заменителей28.

Вопросы оценки интеллектуальной собственности не являются предметом настоящей работы. Однако нельзя не заметить, что в отечественной юридической литературе эти вопросы сегодня в большинстве случаев рассматриваются только в контексте возможностей залога интеллектуальных прав, тогда как первостепенное значение они имеют для целей коммерциализации в целом: завышенная оценка стоимости интеллектуальной собственности способна отпугнуть потенциальных инвесторов, стать препятствием для получения кредитных средств или барьером – для заключения лицензионного договора, а при самом негативном сценарии – вовсе привести к банкротству коммерсанта. Вследствие этого необходимы актуальные, работающие методики оценки интеллектуальной собственности, включающие в себя оценку не только производственного или маркетингового процесса товаров или услуг, но и логистической цепочки распространения и доставки, расходов на рекламу и продвижение и проч. И при этом необходима оценка всех связанных с этим рисков, к которым принято относить и «недостаточную стабильность» интеллектуальных прав, которые более подвержены оспариванию нежели любые иные субъективные гражданские права (причем речь идет не только о патентных войнах, но и вопросах плагиата и иного незаконного заимствования и проч.), и сложность выявления фактов правонарушений интеллектуальных прав, и проблему морального устаревания объектов интеллектуальной собственности, что обуславливает проведение ее регулярного аудита и модификации (усовершенствования), и т.д. Только при таком раскладе оценка интеллектуальной собственности может быть адекватной.

Завершая настоящую статью, нельзя оставить без внимания еще один значимый момент.

Как показывает анализ современных публикаций, юристы вместо понятия «коммерциализация интеллектуальной собственности» иногда употребляют выражения «трансфер технологий»29 или «трансфер интеллектуальной собственности»30, на что уже обращалось внимание в литературе31. Подобные выражения видятся вполне допустимыми в качестве фигуры речи – например, для «высокохудожественного» обозначения перехода прав на объекты интеллектуальных прав от одного лица к другому. Однако нет никаких оснований усматривать за такими словосочетаниями какое-либо самостоятельное правовое значение.

Подводя итоги, хотелось бы призвать юристов к более строгому использованию понятийного аппарата гражданского права, не забывая при этом о принципе бритвы Оккамы: «Не следует множить сущности без необходимости».

 

 

---