В.Л. Вольфсон,
кандидат юридических наук,
доцент кафедры правоведения СЗИУ РАНХИГС

Для цитирования:

Вольфсон В.Л., Стихийное соавторство: постановка проблемы и признаки правообъектности// Журнал Суда по интеллектуальным правам. Декабрь 2022. Вып. 4 (38). С. 83–92.
DOI: 10.58741/23134852_2022_4_83.

Volfson V.L. Joint Ownership in the Copyright Work as a Spontaneous Occurrence: Formulation of the Problem and Features of Legal Object // Zhurnal Suda po intellektual'nym pravam. December 2022. 4 (38). Pp. 83–92. (In Russ.).
DOI: 10.58741/23134852_2022_4_83.

В статье использованы следующие сокращения:

АВП — аудиовизуальное произведение;

ВС — Верховный Суд Российской Федерации;

ГК — Гражданский кодекс Российской Федерации;

Постановление № 10 — Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 23 апреля 2019 г. № 10 «О применении части четвертой Гражданского кодекса РФ»;

Постановление № 5/29 — Постановление Пленумов ВС РФ и ВАС РФ от 26 марта 2009 г. № 5/29 «О некоторых вопросах, возникших в связи с введением в действие части 4 ГК РФ».

Из названия статьи очевидно, что из всех составляющих правового режима соавторства в ней будут обсуждаться только проблемы правообъектности. Прежде чем определить область проблематичности, создадим контекст исследования, указав на действующие правила признания произведений созданными в соавторстве.

В российском правопорядке соавторство возникает из совместной (причём только творческой) работы над произведением (ч. 1 ст. 1258 ГК) либо в силу закона (ст. 1263 ГК) 1 Выделение курсивом слово «работа» призвано обратить внимание читателя на то, что соавторство здесь является не следствием особенностей использования произведения и его восприятия аудиторией, а описанием процесса его создания. Из этого следует , что такого рода совместность должна основываться на соглашении между авторами — собственно, превращающим их в соавторов, ведь допущение несогласованной совместности труда над созданием единого произведения следует отвергнуть как крайне недостоверную версию толкования lex lata, что и делает как доктрина [9,51; 11,142; 8,175; 13], так и ВС (п. 83 Постановления № 10), обоснованно, в контексте нашего права, признавая соглашение между авторами обязательным условием возникновения соавторства.

Важно подчеркнуть, что предметом этого соглашения могут быть только отношения самих будущих соавторов по созданию произведения, но не соглашение о создании произведения, поскольку таковое возникает исключительно ввиду юридического факта, являющегося юридическим поступком, т.е. независимо от наличия и направленности воли сторон. ВС в Постановлении № 10 допускает также соглашение, заключаемое каждым из соавторов с третьим лицом (абз. 2 п. 83). Но предметная направленность такого соглашения также сводится к отношениям по созданию произведения; поскольку же речь по существу идёт об организационном договоре (отношения обязательственной, товарообменной стадии возникнут только после начала использования произведения и потребуют договора с самостоятельным предметом, который, также, может быть частью смешанного договора о создании произведения и о его использовании); то заключение его соавторами с лицом, руководящим работой соавторов, представляется вполне оправданной.

Совместная работа соавторов в российском праве необязательно должна существовать в хронометрическом измерении (в один и тот же временной период), хотя она всегда образует единое новое качество за счёт вклада разных авторов [11,142]. Причём такого рода несинхронная совместность может возникнуть даже и после завершения работы одним или обоими (или всеми) соавторами труда над произведением, если они согласятся с тем, что объединённый вклад каждого из них следует рассматривать как образующий единое произведение. Пленум правильно указывает на то, что «при этом соглашение о соавторстве может быть достигнуто на любой стадии создания произведения или после его завершения» — абз. 1 п. 83. В самом деле, не стоит думать, что завершённость — это правообъектный статус произведения, в одном ряду с обнародованием. Признавать произведение завершённым может только сам автор; это его абсолютная и ничем, кроме состоявшегося решения об обнародовании, не ограниченная юридическая привилегия. Следовательно, даже если автор прекратил работу над произведением ввиду того, что однажды посчитал его завершённым, но не обнародовал произведение, а впоследствии заключил соглашение с другим автором, который продолжил работу над тем же произведением; то никакие предшествующие свидетельства или заявления самого автора о завершении произведения не имеют юридического значения. Вместе с тем в разъяснении Пленума нет оговорки о том, что оно не распространяется на обнародованные произведения. На наш взгляд, такая оговорка нужна: по смыслу закона, обнародовать можно только юридически законченное произведение, поэтому обнародование допускается только один раз в отношении каждого отдельного произведения [11,184]. Таким образом, соглашение о работе в соавторстве над обнародованным произведением невозможно — допустимо лишь соглашение о работе над созданием нового произведения, в том числе и на основе (с использованием) ранее обнародованного. Завершая этот комментарий к обсуждаемому разъяснению, ещё раз подчеркнём, что оно не может пониматься как допускающее соглашение о признании произведения созданным в соавторстве с обратной силой, т.е. после окончательного завершения работы над ним всех соавторов, поскольку правообъектность произведения не возникает на основании сделки. Речь идёт только о совместной работе над произведением.

Однако раскрытое выше расширение правомерной хронометричности работы над произведением в Постановлении № 10 не охватывает те случаи, когда совместность в соавторстве относится не к созданию произведения вследствие объединения усилий и целеполагания соавторов, а к такой общности их вкладов в создание произведения, которые критически важны для его единой правообъектности независимо от того, согласовались ли эти вклады. Между тем, если допустить, что любой правообъектностью произведение наделяется ввиду соответствующего восприятия его той средой, к которой оно обращено, то есть ввести интерактивный критерий правообъектности, которого придерживается автор этой статьи [7,8]; то нужно будет признать, что соавторство имеет место и тогда, когда авторы не согласовывали совместный труд по созданию произведения.

На наш взгляд, устоявшееся воззрение на основание возникновения соавторства, связывающее его с совместным трудом над созданием произведения и, поэтому, с соответствующим соглашением между авторами, нуждается в пересмотре, поскольку оно не учитывает возможность возникновения созданных трудом разных авторов произведений, которые воспринимаются в качестве объектов с единой уникальной идентичностью и не могут не иметь единого правообъектного режима, независимо от факта или степени координации усилий по их созданию. Содержащееся в п.83 Постановления № 10 указание на то, что «соавторство на произведение возникает в случае, когда каждый из соавторов по взаимному соглашению (в том числе в устной форме) внес в это произведение свой творческий вклад» заслуживает критики хотя бы уже потому, что косвенно всё же увязывает создание объекта авторского права с волевым действием2. Пусть такое соглашение, что отмечалось выше, касается только организации труда по его созданию, а не наделения его правообъектностью, отсутствие сделки по организации труда, создавшего единый объект, исключает в силу этого разъяснения правообъектность и делает волевое действие неустранимым элементом юридического состава. Без этого действия единый объект авторского права в существующей парадигме не возникает и тогда, когда произведение наделено всеми критериями охраноспособности. С нашей точки зрения, обусловленность возникновения авторства волей порывает с фундаментальным принципом авторского права: произведение пользуется охраной только потому, что оно обладает рядом признаваемых законом признаков, но ни в коем случае не потому, что к получению такой охраны направлялись усилия его создателей.

Более серьезный недостаток такого подхода заключается в неспособности нашего правового мышления осознать то, что произведение, как и любой объект гражданских прав, приобретает правообъектность только потому, что оно обладает специфическими свойствами не метафизического толка, но обуславливающими его востребованность субъектами, вступающих в отношения по поводу этого блага [6; 4]. Для объекта авторского права таким свойством является динамическая, интерактивная уникальность: произведение должно восприниматься как уникальный результат умственного труда, причём даже необязательно таковым являясь исходя из особенностей его создания, как показал Хорхе Борхес в своем эссе «Пьер Менар, автор «Дон-Кихота» [2]. И потому в культурном пространстве распространены случаи восприятия нового произведения как уникального результата совместного вклада различных авторов, хотя соавторство могло быть стихийным — то есть тогда, когда соглашения о совместном труде над произведением не было вовсе или оно было прекращено авторами.

Во многих случаях, когда автор работы готов утверждать, что имеет место соавторство, могут возникать вопросы об отличиях описываемого правового явления от производного произведения.

Производные произведения обладают двойственной правообъектной идентичностью: будучи, как и все объекты авторского права, интерактивно уникальными, т.е. выступая в восприятии как единичные результаты умственного труда, онитакже всегда сохраняют распознаваемые охраноспособные элементы произведений, из переработки которых они возникли [5]. Таким образом, правообъектность производных произведений всегда появляется только из переработки и существует в отношении именно той переработки, результатом которой они стали. Следовательно, правообъектного режима производного произведения нет постольку, поскольку речь идёт об охраноспособных элементах произведения, не возникших из переработки.

Переработка представляет собой воздействие на исходное произведение. Такое воздействие может быть и контекстуальным: если благодаря помещению исходного произведения в поле элементов нового произведения первое произведение, сохраняя свою интерактивную идентичность, приобретает в восприятии аудитории новое правообъектное качество, то имеет место юридически значимая переработка. Однако сами элементы нового произведения, если их значение для идентичности нового произведения не сводится к контекстуализации исходного произведения, результатом юридически значимой переработки не являются, причём даже и тогда, когда добавленная часть нового произведения не сохраняет самостоятельного значения (так называемое нераздельное соавторство — абз. 1 п. 2 ст. 1258 ГК), принимая на себя черты идентичности единого произведения. Образование новой интерактивной правообъектной идентичности, в том числе и за счёт утраты независимой идентичности отдельными вошедшими в произведение элементами, вовсе не является феноменом, присущим только производным произведениям. При соавторстве происходит точно такое же слияние охраноспособных объектов, а возможность сохранения их независимой идентичности («самостоятельного значения») определятся только судьбой нового произведения в пространстве его восприятия — т.е. в культурном поле и рынке этого произведения.

Итак, в отличие от производного произведения, при соавторстве имеет место смешанная, но не производная идентичность: его правообъектность создаётся соединением охраноспособных элементов, созданных отдельными соавторами, а не из их переработки, в том числе и возникающей путём контекстуального воздействия.

Приведём примеры таких произведений, причём как умозрительные, но, наш взгляд, весьма вероятные, так и те, что имели место в истории искусства, причём примеры очень известные.

Первый пример — это дополнения к научным трудам, созданные другим специалистом, в случае когда стали доступны новые теоретические или экспериментальные данные, очевидно требующие как минимум комментария к ранее изданному труду; чаще всего потребность в таких дополнениях возникает в области точного или естественно-научного знания, а также в исторической науке. Создание их другими учёными может являться как следствием смерти автора исходного текста, так и других обстоятельств, приводящих к невозможности дополнения произведения, в том числе и отказа автора.

Ещё более наглядным становится стихийное соавторство при добавлении какого-либо фрагмента более поздним автором не в силу научной необходимости и требований академической добросовестности, как в первом случае, а по велению вдохновения, даже приводящего к действиям по созданию произведения, которым одновременно нарушаются права обладателя исключительного права на исходное произведение. Например, на ранее созданную музыку поэт пишет слова песни, после чего приступает к её использованию без согласования с композитором или его наследниками. Песня становится очень популярной; тот факт, что использование музыки было несанкционированным, не может повлиять на решение вопроса о новой правообъектности. В другом модельном, но отнюдь не уникальном для истории литературы случае роман дорабатывается другим автором. При этом его вклад составляет значительную часть произведения, в итоге полюбившегося читателю и, конечно, воспринимаемого им как единое самостоятельное произведение. Более того, можно допустить, что в обоих случаях авторы ранее созданных произведений либо другие обладатели исключительных прав выдали лицензию на создание переработки. Но основываясь на представленных выше пояснениях, о переработке, а значит и о производных произведениях здесь говорить не корректно: переработка имеет место только в виде контекстуального воздействия на элементы ранее созданного произведения, если они приобретают новое правообъектное качество, но в остальной части произведения, то есть той, которая создана новым автором, переработка не осуществлялась. Следовательно, перед нами не производное произведение, а произведение, созданное соавторами, но без соглашения о совместной работе над его созданием. Отметим также, что величина пропорции добавленной части к новообразованному произведению значения не имеет. Вместе с тем аллюзии к ранее созданным произведениям, если они вошли в ткань произведения и вместе с ним воспринимаются как единое органичное целое, утрачивают правообъектный статус [5].

В более сложном для понимания, но заслуживающим нашего внимания ввиду важности для судеб культуры случае, ранее созданное талантливое произведение впоследствии может вдохновить другого автора на «доработку». Самим этим автором задача может формулироваться как «что бы я сделал, если бы взялся развивать тот же сюжет или ту же тему». Сразу оговоримся, что мы не имеем здесь в виду проявления эпохи «заката метанарраций» [12], то есть устранения в культуре оппозиций между нормативным и ненормативным, что приводит к распространению пастиша, оммажа, фанфиков, сиквелов, манги и тому подобных жанров эстетики нейтрального фетишизма и к созданию произведений, заслуживающих, на наш взгляд, быть признанными самостоятельными (не созданными в соавторстве) [5]. Некоторые из таких произведений, вероятно, могли бы подпадать под правообъектный режим, известный советскому авторскому праву [10]: использование чужого изданного произведения для создания нового, творчески самостоятельного произведения, кроме переработки повествовательного произведения в драматическое либо в сценарий и наоборот, а также переработки драматического произведения в сценарий и наоборот, в соответствии со ст. 492 ГК РСФСР, допускалось без согласия автора исходного произведения и без выплаты ему вознаграждения, но с обязательным указанием его фамилии, а также источника заимствования. Произведения-продолжения никогда не возникают и не воспринимаются как обладающие новой единой идентичностью с первоисточником, который они используют как жанровое пространство3, поэтому должны наделяться самостоятельной правообъектностью [5].

Так или иначе, мы ведём здесь речь именно о попытке создания своего «извода», версии того же самого произведения. История искусства богата такими примерами как раз потому, что подобного рода преемственность естественна для культурного процесса, а с известного этапа в его развитии становится одним из проявлений господства осознанной интертекстуальности4. В музыке и в драматургии такие примеры бесчисленны. Но они есть и в живописи. Например, Пабло Пикассо однажды «решил написать заново» одно из самых знаменитых в истории изобразительного искусства произведений — «Менины» Диего Веласкеса. По уверениям самого Пикассо, он писал ту же самую работу, но так, как он хотел её написать (меняя угол падения света, расположение фигур, а также отказываясь от их реалистичной изобразительности — сообразно переживаемому кубистическому этапу). «Менины» Пикассо выставлены в его собрании в Барселоне, «Менины» Веласкеса хранятся в мадридском Прадо, и никому их сосуществование и официальный статус обоих не мешает. Но если бы художники были современниками, возникал бы вопрос о соавторстве в отношении созданной Пикассо серии (но разумеется, не работы Веласкеса). Другой характерный пример — балет «Кармен-сюита»: музыка Жоржем Бизе была написана к опере «Кармен», а оркестровка и перекомпановка материала для целей создания одноактного балета, осуществленные Родионом Щедриным, скорее придают оригинальному произведению звучание новой версии, нежели образуют производное произведение. Но наилучшее свидетельство такого соавторства даёт, на наш взгляд, сконструированная Борхесом модель в уже упоминавшемся «Пьере Менаре»: благодаря пародийности описания такого способа обретения произведением статусности в пространстве культуры, при котором оно наделяется идентичностью исключительно средой его обращения, это описание убеждает в том, что произведения приобретают правообъектную уникальность постольку, поскольку таковой они обладают в восприятии аудитории — хотя, конечно, необязательно с полной компрометацией института авторства, как в доведённой до абсурда модели Борхеса.

Убедить в том, что определение соавторства основывается на интерактивном критерии восприятия и не должно ограничиваться техническим показателем «совместной работы», поможет и демонстрация обратного эффекта — растождествления целостности произведения, созданного в соавторстве, т.е. превращение нераздельного соавторства в раздельное (соответственно ч. 1 и ч. 2 абз. 1 ст. 1258 ГК).

Очевидно, что закон не может заранее установить неизменяемый статус наличия или отсутствия самостоятельного значения у отдельных частей произведения. Если же, в силу сложившихся условий использования, например, исполнения без сопровождения пением написанной к песне музыки ( даже и считавшейся не обладающей «самостоятельным значением»), соответствующая часть произведения приобретает самодостаточность бытия в культурной среде, отказ в дальнейшем использовании этой части автором или правообладателем по своему усмотрению (абз. 2 п. 2 1258 ГК) только на том основании, что ранее произведение представляло собой неразрывное целое (или таковым казалось), становится недопустимым. Углубление разрыва между созданными разными авторами частями произведения вследствие закрепившейся практики их раздельного использования может привести и к полному забвению того, что они некогда составляли единую правообъектность. Возможность растождествления идентичности произведений вследствие изменений в среде их обращения доказывает, что возможно и обретение нового единого тождества изначально разными произведениями.

Можно, наконец, обратить внимание на то, что нашему правопорядку известно возникновение соавторства в силу закона: в соответствии с п. 2 ст. 1263 ГК соавторами в отношении АВП ipso facto признаются режиссёр, сценарист и автор музыки, специально написанной для сопровождения данного произведения; в ряде правопорядков таким соавтором признаётся и продюсер5.

Очевидно что указанные лица, по смыслу закона, необязательно участвуют в создании АВП посредством совместного труда — во всяком случае согласованного между ними сотрудничества, как этого требует ст. 1258 ГК. Этоозначает, что возникновение правообъектности такого произведения, с подразумеваемым значением для признания создавших его лиц соавторами, не подпадает под обсуждавшуюся выше оговорку в абз. 2 п. 83 Постановления № 10 о возможности организации совместного труда третьим лицом. Независимо от того, руководит ли работой каждого из создателей АВП его изготовитель, действуют ли они на основании многостороннего организационного договора или же трудятся над будущими компонентами произведения несогласованно (режиссёр необязательно должен знать о принадлежности прав на сценарное и музыкальное произведения, которые он использует для создания фильма), соавторами эти лица становятся не в силу сотрудничества, а в силу закона. И вопрос о том, что является основой признания АВП созданным в соавторстве, может иметь только один ответ: эти произведения предполагаются к использованию в составе произведения с единой правообъектной идентичностью.

Стихийная единая идентичностьне является обязательным условием для существования соавторства. Самостоятельные охраноспособные произведения могут обрести это новое объединённое тождество и на этом основании заслуживать единой правообъектности, но это лишь частный случай восприятия произведения, созданного в соавторстве, единым целым. Отсутствие стохастической идентичности не помешает признанию произведения созданным в соавторстве при совместном труде создавших его соавторов уже с момента обнародования такого произведения, если оно отвечает критерию единого уникального объекта. Равным образом, эффект растождествления соавторства, описанный выше, не способен стать препятствием для решения правообладателей возобновить использование произведения как единого целого. Стихийное соавторство является благоприобретённым активом: оно лишь позволяет признать соавторство в тех случаях, когда авторы не работали над созданием произведения совместно; но оно не может и не должно каким-либо образом как помочь, так и помешать признанию произведения созданным в соавторстве, когда его авторы над ним совместно работали.

Однако отсутствие в правопорядке возможности признания стихийного соавторства может обернуться серьёзными практическими препятствиями к осуществлению прав и удовлетворению интересов участников соответствующих правоотношений. Так, если заключение соглашения между автором исходного научного труда и автором дополнения по любой причине является невозможным, то соавторства в существующей в нашем праве парадигме, отрицающей возможность благоприобретённого соавторства, не возникнет. По наследству права, связанные с личностью, не переходят: очевидно, что к ним относится и вытекающее из Конституции (ст. 44 и др.) правомочие автора создавать результаты умственного труда и определять меру участия в их создании. Отпадает и возможность признания такого дополнения производным произведением — по изложенным выше соображениям его нельзя считать результатом переработки; кроме того, на использование переработки также требуется согласие автора исходного произведения. Любые же дополнения произведения, не согласованные с автором, являются нарушением его права на неприкосновенность (ст. 1266 ГК), кроме тех случаев, когда они осуществляются на основании лицензии, предусмотренной ч. 3 ст. 1266 ГК, с соблюдением указанных в этой норме условий, в том числе изложенных в п. 5 ст. 1233 и ст. 1286.1 ГК (в зависимости от выбранной автором модели такой лицензии),. При этом указанная лицензия может, по неожиданному мнению ВС, выдаваться только в интересах общества (абз. 3 п. 87 Постановления № 10). Если же автор умер, то решение о допустимости дополнений (по отношению к интересам в неприкосновенности, но не в авторстве) вправе, на установленных в абз. 2 п. 1 ст. 1266 ГК условиях, принять обладатель исключительного права, однако в том случае, когда автор скончался после того, как им было выражено в письменной форме, например, в частной переписке или в сообщении издателю, намерение самостоятельно доработать произведение, никакие новые данные не могут быть приобщены к его труду.

Ещё более затруднительным становится, на наш взгляд, положение лиц, имеющих интерес в осуществлении прав в отношении художественного произведения, возникшего, в соответствии с одной из описанных выше моделей, посредством добавления к ранее созданному произведению новой охраноспособной части, в том числе созданной в другом жанре творчества (искусства). Помимо всех перечисленных выше барьеров, здесь менее вероятным, нежели в научном творчестве, является предоставление свободных или открытых лицензий, зато значительно выше вероятность того, что автор исходного произведения может неодобрительно отнестись к тому, что дополнение произведения осуществлено без его согласия, и прибегнуть к мерам защиты против нарушения права на неприкосновенность и исключительного права в части осуществления несанкционированной переработки. И контекстуальное посягательство на оба эти права действительно имеет здесь место. Но, как выше было показано, констатация неправомерности действий по использованию нового объекта не даёт нам ответа на правообъектный вопрос, и прежде всего, уходит от постановки проблемы стихийного соавторства.

При обсуждении предлагаемого в работе подхода с коллегами некоторые из них указывали на то, что он может привести к предоставлению охраны произведениям, дополнения к которым не обладали бы принятой в нашем правопорядке охраноспособностью, особенно в тех случаях, когда они относительно незначительны по объёму, в частности, к признанию охраноспособности по принципу sweat of the brow — в силу придания правового значения как таковым усилиям по созданию произведения. Эти опасения, на наш взгляд, безосновательны.

Во-первых, стихийное соавторство само по себе не способно лишить обладателя права на ранее созданное произведение самостоятельного значения в смысле абз. 2 п. 2 ст. 1258 ГК, причём чем меньше объём дополненной части, тем выше вероятность того, что нераздельное соавторство не возникнет. Во-вторых, охраноспособность дополненных элементов, безусловно, должна устанавливаться на основании общепринятых подходов. Другое дело, что для автора этой работы охраноспособность связывается с интерактивным критерием — восприятием произведения в среде его обращения как уникального результата умственного труда [3; 7], а отнюдь не с критерием «результата творческой деятельности»6. Первый из критериев автору представляется необходимым, достаточным и практичным, а второй — анахроничным и метафизическим, но это не отменяет его приверженности к применению универсальных тестов на наличие охраноспособности. В любом случае не может идти речи о признании соавторами при стихийном соавторстве лиц, указанных в абз. 2 п. 1 ст. 1228 ГК, — оказавших автору произведения только техническое, консультационное, организационное или тому подобное содействие, в том числе, например, научного редактора.

Кроме того, нужно учитывать, что ВС, из лучших и разделяемых автором этой работы побуждений, очевидно борясь с метафизическим предикатом творчества, в Постановлении № 10 сохранил7 презумпцию создания результата интеллектуальной деятельности творческим трудом (абз. 2 п. 80), которая является фантазийной — она не следует из легального текста. Практике по существу дано указание считать охраноспособным, если процессуальным оппонентом не будет доказано иное, любое произведение, если оно выражено в объективной форме, а его создатель известен. Такой подход нужно читать как предложение судам не утомлять себя сложными вопросами применения правообъектной теории: ведь вероятность того, что другая сторона сумеет убедить суд в том, что спорное произведение не является результатом творческого труда его создателя, можно оценить как весьма умеренную, с учётом того, что в соответствии с ещё одной, также уже не новой8 правовой позицией ВС: «Само по себе отсутствие новизны, уникальности и (или) оригинальности результата интеллектуальной деятельности не может свидетельствовать о том, что такой результат создан не творческим трудом и, следовательно, не является объектом авторского права» (абз. 2 п. 80 Постановления № 10).

Руководствуясь представленными в статье доводами, автор предлагает осуществить соответствующие изменения в законодательстве, учитывающие возможность возникновения стихийного (благоприобретённого) соавторства. Для этого можно было бы, в виде открытого к обсуждению варианта, изложить положения абз. 1 п. 1 ст. 1258 ГК в следующей редакции: «Граждане, создавшие произведение, которое воспринимается как единое целое, в том числе состоящее из частей, имеющих самостоятельное значение, признаются соавторами независимо от того, стало ли такое произведение результатом их совместного труда». С учётом того, что наша доктрина по-прежнему связывает, пусть и с некоторыми оговорками [13, 142-145], правообъектность произведений литературы, науки и искусства с отвергаемым автором этой работы метафизическим критерием творчества, в виде компромисса можно было бы после слов «создавшие произведение» оставить уточнение «творческим трудом».